Камень Книга седьмая
Шрифт:
– Алексей, у тебя силы остались прямо сейчас найти батюшку Владимира?
– Зачем? – опешил я. – Они с Василием и так в субботу должны на встречу прийти, а после такого могут все договоренности отменить.
– После того как ты найдёшь Владимира, – отец продолжал улыбаться, – они не придут, а приползут, поджав хвосты. – И обратился Кузьмину с Лебедевым: – Что думаете?
Те переглянулись в очередной раз, после чего Иван пожал плечами:
– Так-то оно так, но батюшки очень серьезные
Лебедев же Кузьмина не поддержал:
– Уверен, Саша, что подобный финт ушами только усилит наши позиции и не позволит батюшкам выторговать более почётные условия сдачи.
– Вот и я про это, – кивнул отец. – Кроме того, представьте их состояние после Лёшкиного… внимания – они начнут дёргаться, волноваться и, как следствие, наделают ошибок, которыми мы постараемся воспользоваться. Сынок, так что скажешь?
– Не нравится мне всё это, отцы Владимир и Василий мне, на секундочку, в училище жизнь спасли…
– А я тебе досье на них зря, что ли, читать давал? – поморщился отец. – Жареным запахло, они и задёргались! Не случись это всё со слетевшим с катушек Тагильцевым, на ровном месте устроившим на тебя охоту, сколько бы эта кодла ещё так развлекалась? Алексей, учись избавляться от ненужных эмоций! Под их вредным воздействием ты всегда будешь принимать неверные решения.
– Уговорил, – вздохнул я. – Но я с себя снимаю всю и всяческую ответственность.
Родитель только отмахнулся и спросил:
– До машины за фотографиями Владимира послать? Я досье на всякий случай с собой захватил.
– Не надо. Если будут трудности, скажу…
В этот раз настроиться на образ батюшки Владимира у меня получилось с трудом, организм с новыми нагрузками ещё справляться не научился…
Слова вечерней молитвы застыли на языке отца Владимира. Не понимая, откуда именно идёт атака колдуна, батюшка тем не менее накинул на себя колокол и постарался слиться с окружающим городским фоном, но это ему не сильно помогло – чужое волнообразное внимание все сильнее проникало в каждую частичку его сознания.
Немного придя в себя и справившись с первым приступом паники, Владимир вдруг осознал, что чужое воздействие носит скорее изучающий характер, чем враждебный, а потом пришло и осознание, кто именно проявляет подобный интерес.
– Покойный Мефодий был прав, – пробормотал батюшка, – вот и до нас у Алексей Александровича руки дошли…
Владимир громадным усилием воли окончательно взял себя в руки, перекрестился и, вспомнив, где остановился, продолжил молиться, прекрасно зная, что молитва является в подобных случаях прекрасной дополнительной защитой сознания…
Великолепному самообладанию батюшки Владимира можно было только позавидовать, хотя он явно должен был почувствовать мой вполне дружелюбный изучающий
Образ батюшки Олега внезапно возник перед глазами, чуйка без всякой команды с моей стороны резко потянула его ко мне, и по сознанию хлестануло эмоциями ненависти и страха!
Ах ты, тварь еб@ная!
И потянул образ Бирюкова внутрь себя ещё сильнее…
Ненависть пропала, зато страх резко усилился!
И тут внутри меня промелькнула мысль, вернее, тень мысли о том, что почему-то Бирюкова мне убивать нельзя.
Всегда послушная чуйка в этот раз, как могла, сопротивлялась моему приказу и, напоследок добавив гнева, выкинула из темпа, оставив внутри чувство неудовлетворенности, как от незаконченного дела. Похоже, желание убить Бирюкова крепко засело в подсознании…
Глаза открывать я не спешил и прислушался к своему телу, которое явно давало понять, что находится в состоянии крайней усталости.
– Алексей, что это было? – услышал я голос отца, в котором звучала тревога. – Тебя Владимир чем-то напугал, раз ты опять гнев использовал?
– Это я случайно после Владимира еще и на гниду Бирюкова настроился, вот и не сдержался…
– Ясно.
– Царевич, – это был голос колдуна, – ты местонахождение Владимира и Олега можешь указать?
– Нет, сил еще и на это у меня уже не хватило бы. Отец, если тебе не трудно, налей мне минералки, а то самостоятельно до холодильника, боюсь, только ползком доберусь.
– Конечно-конечно…
И следующие полчаса я просто слушал впечатления Ивана и Владислава Михайловича о том, что они наблюдали со стороны. Их общий вывод был прост: я опять включал присоску, которая откуда-то что-то качала, но что конкретно, они так и не поняли.
– А вообще, – уже на пороге бани задумчиво протянул родитель, – было бы неплохо натравить команду церковных колдунов на Бирюкова, пусть себе прощение зарабатывает. Только вот как быть с той информацией, которая может иметься у Бирюкова? Ладно, надо думать…
И опять приходится вглядываться сквозь пелену в глазах в улицы засыпающий Москвы, и опять трясущиеся руки на руле автомобиля, и опять этот ужас, приходящий с темнотой…
Батюшка Бирюков не говорил слова молитвы, он их кое-как вставлял сквозь вырывающееся из лёгких глухое подвывание. Зареветь от бессильной жалости к себе не давал только страх за собственную жизнь, пробуждающий один из самых сильных инстинктов любого человека – чувство самосохранения, заставлявшее гнать машину все дальше и дальше.