Камень-обманка
Шрифт:
К вечеру Хабара взобрался по веревке вверх и мешком свалился у дерева, за которое была захлестнута петля. Глаза его блуждали, губы обсохли и потрескались, и весь он походил на помешанного или сильно хмельного человека. Бессмысленная улыбка и судороги мелькали на лице, без всякого порядка сменяя друг друга. Но вот он рывком поднялся с земли, отвязал веревку от кедра и, чувствуя за спиной, в поняге, радостный груз золота, поспешил в глубь тайги.
«Нашел!» — бормотал артельщик, спотыкаясь и ничего
Внезапно для себя Хабара ощутил нестерпимое желание взглянуть на свое богатство, на золотые блестящие голыши.
Рухнул на землю, стащил понягу, раскрыл ее и впился глазами в окатанные водой желтые камешки и лепешки. Тут было три или четыре десятка самородков, а там, в Чаше, еще уйма таких кругляшей, да к тому ж — жила чистого золота, с которой струя полностью содрала кварц. Он, Хабара, будет приходить сюда много раз — не оставит здесь ни одной крупинки деминских богатств.
Гришка снова взглянул на самородки, и вдруг крик дикой, захлебывающейся радости вырвался из его горла! Он ничего не мог поделать с собой, его било ознобом, и он вопил, будто зверь, задравший свою жертву, которую преследовал долго, отчаянно и без больших надежд.
Накричавшись до сильной слабости, Хабара, качаясь, поднялся на ноги и в изнеможении прислонился к дереву грудью.
И в это мгновенье за его спиной, разрывая тяжкую тишину тайги, как внезапный обвал грома, ударил выстрел.
Гришка, сразу отрезвевший, трудно повернулся на угасший звук, обвел взглядом ближние деревья, даже зачем-то посмотрел в небо и, медленно сползая по комлю, упал навзничь.
Второй выстрел по таежнику был сделан в упор, но Григорий не почувствовал ни звука, ни удара пули.
Очнулся Хабара ночью. Его трясла боль, а губы были такие сухие, что, казалось, дребезжали от дыхания.
Он вяло и слепо разглядывал звезды и снова проваливался в беспамятство.
Придя в сознание, почувствовал себя вроде бы крепче и подумал о том, что надо отстегнуть флягу и выпить глоток спирта. Он стал поворачиваться на бок, глухо охнул, ощутив, как нестерпимо опалило болью.
«Всё… — подумал таежник. — Отгостил я на земле…»
Но тут же злоба и возбуждение сильно плеснули в душу, и он даже заскрипел зубами от ужасной мысли, что его убили на самом взлете молодой жизни.
«Катька или Дин?» — пытался он сообразить, задыхаясь от жажды и жара.
Вскоре опять утратил сознание, а, оклемавшись, увидел широкий свет, услышал посвист птиц где-то там, у Шумака.
Надо было непременно хлебнуть из фляги, он верил, что спирт вернет силы, даст возможность перенести беду и уцелеть. И стал перебирать пальцами по бедру. Со стороны могло показаться, что это пять гусениц, изгибаясь, медленно и тяжко ползут по залитой кровью одежде.
Наконец удалось дотащить
Глотнув хмельного, уронил флягу и не то заснул, не то снова потерял сознание.
Когда открыл глаза, увидел над головой Большую Медведицу, вблизи от нее — еще малый ковшик, дрожавший меж облачков. Ходил тихий сон по ельничкам, по кедровничкам, ухмылялась толсторожая луна на маковке горы, простукал, кажется, над головой да и стих легкий громок.
Потом опять брызнул в глаза день. Было светло и жарко, по лицу ёрзали какие-то насекомые, может, муравьи, а может, и черви, и Хабара беззвучно заплакал от пустой ярости и душевных обид.
Ему казалось: из ран продолжает изливаться кровь, и он мутно подумал — надо найти кровохлёбку, или корень лапчатки, или пастушью сумку, отвары и настойники из них хорошо держат кровь. Еще он вспомнил, что годятся сок свежей крапивы и водяной перец, если в цвету, и еще что-то, какие-то травы… Но всё же у него хватило ума сообразить, что это только мечта, грезы, желание, и ничего нельзя сделать.
После этого он много раз был в беспамятстве, а однажды, очнувшись, вдруг увидел над собой огромные, синие, удивленные глаза Кати.
Она разрезала узким охотничьим ножом одежду на раненом и, заметив, что он пришел в сознание, вспыхнула от радости.
— Господи, жив! — крикнула Кириллова. — Скорей, Андрюша!
Гришка посмотрел на женщину безучастным взглядом, спросил, трудно шевеля губами:
— Ты убила, Катя?
— Молчи! — закричала она Хабаре. — Молчи бога для!
И сказала, будто малому ребенку, успокаивая:
— Ты сильный, Гриша… На те заживеть…
Андрей приподнял Хабару. Катя осторожно сняла с раненого остатки рубахи и, порвав их на лоскутки, стала перевязывать артельщика.
— Ты убила? — снова спросил он.
Кириллова пристально посмотрела на Хабару, сузила глаза от гнева.
— Блюди язык за щеками… Дурак!
— Значить, Дин… — с видимым облегчением выдохнул Гришка. — Экой поганец.
Помолчав немного, попросил:
— Ты глянь, чё у меня за спиной.
— Потом… потом… — проворчала Катя. — Нашел час в барахле копаться.
— Нет… ты тотчас… теперь же…
— Ах, беда… — расстроенно отозвалась Кириллова, открывая понягу. — Ну, чё тут?.. Топор… махорка… крючки под рыбу… Больше ничё…
— Ты взглянь, как следует… Нешто слепая… Самородки ведь… И листок с крестиками… твой…
Катя покачала головой, кинула Андрею:
— Бредить… Господи, кто ж его так?
Они соорудили из палок и шинели Россохатского носилки и, закатив на них Хабару, понесли его к зимовью.
До избы добрались к вечеру.
Было уже совсем темно, когда появился Дин. Увидев Гришку, спеленутого тряпками, он побледнел и насупился.
— Чиво такое?
— А я знаю! — огрызнулась Кириллова. — Ты искал, и мы тоже. Вот — нашли.