Камень-обманка
Шрифт:
Может, он, Артемий, и ошибся, не оповестив сразу пограничников, но — что было, то было.
Сказать короче, Грязнов уверен: не сегодня-завтра злоумышленники постараются перейти границу, и пусть начальник побеспокоится, чтоб этого не случилось.
Рассказ был мутноват и сбивчив. Трудно верилось в наивность лазутчиков, предложивших рискованную сделку первому встречному. Не вызывали доверия рассказы о золоте, о шалаше, который невесть зачем соорудили китайцы. Однако всякое случается в жизни!
Грязнов,
— Я упустил — мне и ловить.
Поправился:
— Помогу, начальник.
— Спасибо. Сверх того, что сказал, более ничего не требуется. — Вараксин поднялся из-за стола и протянул руку торговцу. — Благодарствую.
Артемий свел брови к переносице, но тут же усмехнулся и направился к выходу. Однако, заметив входящего в избу Варну, задержался, проворчал, постегивая себя плеткой по сапогам:
— Так полагаю: границу станут переходить от Монд на Косогол. Там подходяще.
Помедлил немного, добавил:
— Поймаете, имя мое не треплите. Не они, так другие потом воткнут нож в спину.
— Это — Грязнов. Богат и много знает, — объяснил Степан Варне, как только они остались одни. — Хитер шибко, бестия. Вот послушай, что он мне тут плел.
Закончив рассказ, Вараксин спросил:
— Ну? Твое слово?
— Прикажи усилить наряды, особо — на бродах… — после короткого раздумья отозвался Варна. — Однако торговец морочит нам голову, Степан Григорьевич.
— Зачем?
— Затем, скажем, чтоб кто-то перешел границу в ином месте. Может такое быть?
— Нет, Ян Андреевич. Грязнов — старая лиса, понимает: мы встревожимся не только у Монд, а по всей границе. Тут что-то не так.
— Возможно. Позвони на заставу, предупреди: утром отправимся к ним. Если не возражаешь.
Выйдя с Вараксиным из штаба, Варна подумал вслух:
— Весной Кореньков и Шубалин видели следы на контрольной полосе. Нет ли здесь связи?
И сам ответил:
— Не исключено…
С первыми лучами солнца Вараксин и Варна выехали из Кырена. Кони ровно несли их по дороге, и Степан не торопил Каина — до Монд было около ста верст, и следовало беречь силы.
Путь бежал вдоль Иркута, то чуть отдаляясь от реки, то круто спускаясь к берегу.
На первом же привале выкупали коней и улеглись в тени берез отдохнуть. Впрочем, уже вскоре оба поднялись, и Степан, раскрыв планшет, принялся разглядывать карту. Некоторое время он водил по ней пальцем, высчитывая расстояние до Монд.
Варна, бросив взгляд на карту, сказал:
— Вон, верстах в тридцати от Байкала, Иркут резко поворачивает в горы. Почему?
Вараксин пожал плечами.
— А надо бы знать, начальник отряда, — улыбнулся латыш. — Мы на земле бурятов, рядом —
Степан по-мальчишески дернул чекиста за рукав.
— Расскажи.
Варна снова уселся на шинель, закурил.
— Хорошо. Слушай… Много веков назад западнее Монд жил молодой монгольский батыр Иркут. Охота заносила его в разные края, и однажды, преследуя раненого изюбря, он заехал далеко на восток. В самом конце дороги, уже решив поворачивать, встретил путник владыку той стороны, и старый Байкал пригласил юношу к своему очагу.
Они вели беседу и пили кумыс, и жирный барашек жарился на вертеле, чтобы гость не уехал домой голодный. Насытившись, Иркут простился с владыкой и собрался в путь. Но в тот миг вошла в юрту дочь старика, Ангара.
В легендах и сказках молодые люди влюбляются с одного взгляда. И это предание говорит то же: сердце Иркута забилось, как кабарожка, пойманная в силок. И сказал Иркут Байкалу:
— Нойон, я умру от тоски и горя, если ты не отдашь за меня дочь. Я пришлю сватов. Что услышат они?
Не сразу отозвался Байкал и крутил в раздумье усы, побелевшие за долгий век. Но вот согласно кивнул головой.
— Шли людей. Они не испытают обиды, гость.
Иркут помчался домой и послал сватов, и возвратились они в аймак батыра с приказом владыки: пусть Иркут спешит к Ангаре и возьмет ее в жены.
Жених спросил гонцов:
— Вы видели девушку? Говорили с ней?
— Зачем? — удивились те. — Воля отца — закон для дочери. Таков обычай.
— Вы правы, родичи, — согласился Иркут. — Итак, я, еду. Готовьте пир. Режьте кобылиц и баранов.
И он отправился в путь. Ехал по Тункинской впадине не торопясь, забыв слова владыки, чтоб спешил. Ибо — еще от предков мысль: не лети сломя голову за невестой, ты помолвлен, и она твоя.
Были в пути большие привалы, и была охота в камышах Коймарских болот, и слышали Бычьи горы, как пел Иркут песни своих пращуров. Он еле сдерживал нетерпение: юность и торопливость почти всегда родичи, это так.
И вот, когда до Байкала остался всего один дневной переход, примчалась к Иркуту болтливая речонка Култучная.
— Батыр! — закричала она. — Твоя невеста сломала закон предков и опозорила слово отца! Ангара сбежала к Енисею, батыр!
И закипел люто Иркут, и застонал от обиды и злости, закричав: «Не уйдет негодная от меня!». И сильно рванул повод. Не разбирая дороги, сметая всё на пути, бросился, он наперерез беглянке через горы. И там, где мчался Иркут, расступились хребты и возникло ущелье длиной в сто верст.
Но опоздал батыр, и Енисей уже целовал Ангару, и звук их поцелуев, как хохот дьявола, был взбешенному Иркуту.