Камень-обманка

Гроссман Марк Соломонович

«Беглый! Точно — беглый! — решил Россохатский. — А впрочем, черт его знает! Теперь у каждого мальчишки в России — винтовка».

Вскоре незнакомец поравнялся с валуном, за которым прятался сотник.

Россохатский выскочил на тропу и, чтобы солдат не подумал чего худого, протянул ему руку, сказал, как можно мягче:

— Бог в помощь, служба… Далеко ли идешь?

Солдат, увидев прямо перед собой человека в офицерском френче без погон, кажется, одеревенел от страха. Кое-как справившись с волнением, он механически пожал протянутую ему руку и, вздохнув по-рыбьи, возбужденно

засмеялся:

— Будто леший — из пня выскочил…

Они несколько секунд молчали, разглядывая друг друга и пытаясь по внешнему виду определить, с кем имеют дело.

Не выдержав, Россохатский спросил:

— Так и будем перемалчиваться взапуски, дядя?

Солдат, которому было уже, вероятно, за сорок, пожал плечами, пробормотал:

— А чё ж… И поговорить можно… Отчё не поговорить?..

И они снова стали топтаться и вздыхать, не зная, как задать главный вопрос, ответ на который сразу ставит всё на свои места.

— Ну, чего боишься? — не умея подтолкнуть встречного к разговору, проворчал Россохатский.

— Не-е, не боюсь, — протянул солдат. — На всяку беду страха не напасешься.

Он все-таки снял со спины мешок и винтовку и, положив их подле себя, сел на камень. Андрей опустился на траву рядом.

— Кто будешь? — спросил сотник, разглядывая серые, с обломанными ногтями и в трещинках пальцы незнакомца, которыми тот скручивал цигарку. — Домой, чай?

— Домой, — подтвердил солдат. — А ты кто?

— Да вот… иду… — буркнул Андрей. — Заплутался маленько…

— А-а, бывает… — кивнул незнакомец и внезапно, будто выстрелил, ожег вопросом: — Белый аль красный?

— Теперь никакой… — усмехнулся Андрей. — А ты?

— И я стало быть, никакой.

Снова замолчали. Солдат высасывал цигарку почти без остановок, настороженно поглядывал на Россохатского и вздыхал.

— Дал бы табаку на завертку, — вдруг попросил Андрей. — Курить до смерти охота.

— Это — на… Это — бери… — явно обрадовался солдат, доставая кисет. — Так-то лучше, без вопросов.

Россохатский послюнил цигарку, возвратил кисет, подымил.

— Ну, ладно, чем околицей говорить, лучше прямо.

— Оно верно, — неохотно пролепетал мужик. — Прямо — лучше. Только ведь голова на кону, тоже думать приходится.

Андрей махнул рукой.

— Бог с тобой… Ты, чай, местный? Знаешь тайгу?

— А то нет, — усмехнулся беглец. — С ребятишков ружьем балуюсь. А ты путь-то куда держишь?

— В Саян, стало быть. Может, что посоветуешь?

— В Саян… Понятно… На Китой шагай…

— Далеко ли? Как идти?

— Тут бывал ранее ай нет?

— Нет.

— Ну тогда слушай, чё скажу. Первое: по горам зря не лазай, уморишься, да и толку нет. Хребтов попусту не ломай [33] , по долинкам тянись, в них всегда тропы сыщутся. Понятно, и без того нельзя, чтоб на кряж не взвалиться. Но то — по крайней нужде. А иди вот как, паря. Речка эта, у какой мы с тобой ныне, Тёмник зовется. Ты по ней вверх гребись, на запад. Дошагаешь до горы Сироты, — приметная у нее вершина, остренькая, — ломай хребет. Нелегко будет, осыпей берегись, и земля там,

на скалах, под ногами разъехаться может. А как свалишься через перевал Хамар-Дабана в долину Снежной, — отдохни, слышь. Запомни: спуск в горах похуже подъема, грозная вещь, спуск-от.

33

Ломать хребет — переваливать, переходить гору.

Андрей слушал, не перебивая, и покачивал головой в знак того, что все разумеет и благодарен за добрый совет.

— По Снежной опять все на запад да на запад путь. Это самая большая тутошняя река, те верст двести по ней топать. А как обойдешь малую заимку Зуслоны да увидишь зачинок [34] Снежной, повернись лицом к горе и лезь на нее. Там шибко высоко, и тропинка плохенькая. Смотри, не сгуби себя на той дороге.

Он закурил снова, протянул табак Андрею и, продолжая рассказ, стал для верности чертить палочкой маршрут на запыленном камне.

34

Зачинок — исток реки.

— Свалишься с хребта — река Харангул будет. По ней ступай на Зун-Мурин. Плюгава та речка, да нрав у нее лютый. А после и совсем проходу не станет — прижимы да щеки [35] . Тащись на север тогда, — по хребтам и речонкам до Иркута дотянешь…

Андрей опять кивнул, но уже без прежней уверенности, будто хотел сказать: «Где ж мне запомнить все это! Вон какая даль!»

Солдат внезапно понизил голос и оглянулся, точно мог их кто-нибудь услышать в этой, забытой богом глуши.

35

Прижимы — узкие места в ущельях, где приречная дорога или тропинка вплотную прижаты к скалам. Щеки — скалистые, обрывистые, обычно очень высокие берега реки.

— На Иркут, коли верно шагать, явишься через три, а то и четыре недели. Тут в оба гляди. Слева Тунка, справа Еловка — сёла. В Тункинской долине густо народу, а те, полагаю, паря, свиданки с ним ни к чему… Иркутом на северо-восток топай, к Цаган-Угуну. Так, обочь реки, и бреди. А сломишь Тункинский хребет — тут те и Архут будет. По нему — спуск до Китоя. Там уж сам гляди — куда путь держать и чё делать…

Андрей вздохнул и потерянно улыбнулся. Мужик взглянул на него участливо, спросил:

— Чё, паря, далековато?

— Далече, отец.

— А вот давай прикинем. От Тёмника до Снежной — верст двести, стало быть. Клади десять дней. От перевала до Зуслонов, в верховьях Снежной, еще сто верст. Вдвое короче, а дней столько же: там горький путь. От зачинка Снежной до Иркута — опять же сто набежит. Неделя, а то и все десять дней. Да от Еловки до Китоя — шестьдесят наших верст, таежных, немеряных. Вот теперь и сочти. Пятьсот, чай, на круг выйдет. За месяц доволочишься — считай, повезло те.