Камень второй. Горящий обсидиан
Шрифт:
— Эта проба… триста седьмая, — уточнил Лайнувер. — Была взята в древнем храме. Как и предыдущие триста шесть. Надо заметить, при взятии этих проб храм был полностью разорен. Масштабы разрушения нашими экспертами оценены и документированы, — однако инквизиторский тон удавался Лайнуверу здорово, даже Оазис такого не ожидал…
— И в чем же меня обвиняют? — надменно сказал Каргилл. Вид у него был теперь, как у хищной рыбы, попавшей с губительной суши обратно в родное озеро. — В том, что я принес религиозные предрассудки в жертву науке? — он усмехнулся и выложил самый весомый аргумент: — Я не нарушил ни одного закона: храм был веками заброшен;
— Тут ты не прав, — спокойно и бесстрастно возразил Лайнувер. — Да, юридически храм ничьей собственностью не является, но в нем проводили обряды последователи октопического культа. Сейчас их главная мечта — казнить осквернителей храма, — Бойер выждал эффектную мрачную паузу и подождал, пока вновь встрепенувшийся страх не собьет с Каргилла всю спесь. — Только из уважения с Сохраняющим Жизнь, — продолжил он, — октописты согласились подождать с возмездием и разрешили нашему братству разобраться в ситуации. Мы не теряем надежды решить дело миром, — Лайнувер перешел к главному: — Дабы доказать, что действия твои и твоих подчиненных имели целью не наживу, а чистую науку, мы с братом должны осмотреть твою лабораторию и сделать необходимые записи.
В руках Оазиса тут же появились прошитая грубыми нитками стопка чистых листов и огрызок карандаша.
— Конечно-конечно, — поспешно согласился Нэй, с трудом сохраняя остатки спокойствия; стук сердца глухо отдавался у него в ушах. — Пройдем в лабораторию. Мы не делаем из наших исследований никакой тайны, — обернувшись к дочери, он добавил с самым беззаботным видом, который только сумел изобразить: — Иди завтракать без меня, Карина…
Теперь Нэй Каргилл остался с незваными гостями наедине. Они спокойно, словно не представляли никакой угрозы, шли следом, молчаливые и бдительные, точно инквизиторы, и серьезные не по годам…
— Скажите, — решил осведомиться Нэй, дабы разрядить обстановку, — отчего ваше братство направило ко мне именно вас? Не сочтите за обиду, но вы оба очень молоды…
— О, это старая традиция, — радушно пояснил Лайнувер. — Она гласит: «Юному дипломату больше доверяют»… Мы прибыли в Кириак не одни, конечно же. С нами еще восемь человек.
Каргилл удовлетворенно кивнул. В конце концов некомпетентными в своей области юнцы не выглядели. И — он поймал себя на мысли, что если юный возраст и не внушает доверия, то умаляет страх — это точно.
Ученый провел амбасиатов по лаборатории. Двигались они бесшумно и ловко — длинные ножны на боку у каждого, казалось бы, неуклюжие в тесном помещении, ни разу не задели ничего из ценного хрупкого оборудования. Вопросы задавались разумные и только по делу.
О красном глазе спрошено было особо…
— Я, кажется, не упомянул об этом… — сказал в нужный момент Лайнувер, — …но лидер октопистов заявил, что хотел бы получить назад «красный глаз» — черный обсидиан с красной сердцевиной — в знак твоих добрых намерений.
— И кому же я должен его отдать? — недовольно ухмыльнулся Каргилл. — Вам двоим, что ли?
— В наши цели не входит тебя принуждать, — несколько оскорбленным тоном ответил молодой воин. — Мы лишь передаем тебе пожелание потерпевшей стороны. В случае выполнения этого пожелания переговоры пойдут легче, а шансы на мирное разрешение
— Я не собираюсь отдавать этот обсидиан, — категорично заявил ученый. — Он имеет исключительную научную ценность. Передайте октопистам, что я могу выплатить его цену серебром и золотом, а также вернуть некоторую часть обычных харуспексов.
«Наглец… — мысленно возмутился Лайнувер. — Повезло тебе, что октопистов нет на свете»…
— Боюсь, эта вещь для них бесценна; они не станут разменивать святыню на золото, — сказал Лайнувер вслух. — Что ж… в таком случае, мы должны взглянуть на него и удостовериться, что он цел и сохранен. Это особо важный пункт.
Каргилл пожал плечами и подвел «гостей» к блоку клеток с сильфами. Здесь они задержались надолго. Старший амбасиат со всех сторон рассматривал обсидиан и задавал вопросы о его состоянии и условиях хранения, а младший профессионально зыркал по сторонам и чирикал что-то в своем самодельном блокноте.
По завершении осмотра все трое вернулись к выходу.
— Благодарю за участие, — холодно и официально произнес Лайнувер, остановившись на пороге. — Теперь мы можем сказать несколько слов в твою защиту при переговорах с октопистами. Но, боюсь, без жеста доброй воли в виде возвращения горящего обсидиана этого будет мало. Мы сделаем все возможное, но ничего не гарантируем. Сегодня же наш отряд отбывает из Кириака…
— То есть как это отбывает? — хмыкнул Каргилл.
— Мы лишь пытаемся решить дело миром, — с суровостью в голосе отвечал юнец. — Мы ведем переговоры, но мы не будем сражаться за тебя, Нэй Каргилл. Так что советую тебе эвакуировать людей отсюда или нанять охрану: на случай, если октописты не дотерпят до переговоров и предпримут что-нибудь. Или если переговоры пройдут неудачно.
— Вы оставляете нас на произвол судьбы?!.
– громко возмутился Нэй. — И после этого вы смеете именовать себя защитниками на этих землях?!!
— Мы не обязаны умирать за вандалов, разоривших храм, — впервые в разговор вступил младший амбасиат, и он был куда эмоциональнее своего старшего товарища.
— Прощай, Нэй Каргилл, — сухо сказал Лайнувер.
С этими словами Сохраняющие Жизнь ушли. Измотанный, как после тяжелой работы, Каргилл отправился завтракать.
У входа в лабораторию начали собираться обеспокоенные сотрудники. Нужно было срочно что-то решать…
— …Как-как ты их обозвал? Октопистами? — Орион захохотал.
— Да я рисунки те вспомнил. На октопусов похожи, — пожал плечами Лайнувер. За сим последовал еще один взрыв хохота, на сей раз всеобщего.
Джуэл, хранивший молчание в общем веселье, едва уловил момент, когда этот громогласный дружеский хохот начал стихать. Вскоре под вязом воцарилась жутковатая тишина: продолжал смеяться только Ирин. Все взгляды были обращены к нему. То, что маленький хмырь умеет смеяться, удивительно само по себе, но гораздо хуже то, что смеялся он, как плохой артист — натянуто и демонстративно. Смех по принуждению — страшная штука. Джуэл невольно поежился. «Не нравится мне все это… — подумал он. — Такой смех хуже погребального звона». Словно добившись своего, Фатум замолк. Однако теперь вернуть атмосферу веселья было уже непросто. Разговор пошел серьезнее.