Камень второй. Горящий обсидиан
Шрифт:
Стена, окружавшая древний форт, могла бы показаться неприступной с первого взгляда, однако, припомнив карту Оазиса, Лайнувер неспешно углубился в бурные заросли, невесть сколько лет атакующие эту стену. Место, где не хватало огромного куска каменной кладки, отлично замаскировалось этой агрессивной растительностью: увидеть его можно было только уже находясь внутри, если, конечно, не знать точно.
Лихо вскарабкавшись на стену, Бойер бесшумно преодолел ее и огляделся…
…Костер, горевший посреди двора, заставил его сокрушенно покачать головой, лишний раз поразившись безграничности человеческой глупости.
Да, Каргилл хотел сделать как лучше:
Впрочем, Бойера это бы тоже не остановило. Сейчас же он их спокойно обошел, даже не потревожив. Теперь ветхая крепость была прямо перед ним и от горящего обсидиана его отделял только простенький замок на двери, ведущей в лабораторные помещения. Лайнувер уже приготовил отмычку, когда заметил, что дверь всего лишь прикрыта, а не заперта…
Вряд ли стоило переоценивать Каргилла, но тени учат ничем подозрительным не пренебрегать: все это выглядело как ловушка.
Спрятав отмычку, Лайнувер решительно направился в обход. Запасной вариант Оазис для него предусмотрел и, как оказалось, не зря. Одна из бойниц наверху была разворочена настолько, что в нее мог протиснуться человек… некогда думать, что нанесло каменной стене такие повреждения: здесь, в Озерной Области, где стоят все три городка — Кириак, Татиан и Илерий, — порох только горит, но не взрывается.
Карина подвесила масляную лампу на одной из перекладин под потолком: так в ее свет попадали все клетки с сильфами, окружающие красный глаз… Довольно жутко, но этот странный харуспекс мерцал, словно тлеющий уголь, даже в темноте.
В отличие от отца, Карина Каргилл очень уважала древние сказания и всегда обращалась к ним. Так вот, сразу в нескольких из них упоминалось это сияние, не угасающее ни днем, ни ночью. Там говорилось, что все харуспексы образовались из остывшего вулканического стекла: оно почернело, когда жар вулкана угас. Но были и такие, что сохранили в себе этот первозданный жар… «Красный глаз», «Горящий Обсидиан», «Око войны» — много имен давали одному и тому же явлению, но ни одно из них не было добрым, словно светящиеся изнутри камни прокляты.
Девушка прошла меж клетками и, слегка помедлив, все же взяла горящий обсидиан в руки. Он остался холоден к прикосновению, как был холоден всегда. Если в нем и горит вулканическое пламя, то ни капли его не выходит наружу.
Во внешний мир, жестокий мир, Не отдаю тепла…Легенды даже говорили, что тому, кого «око войны» признает хозяином, оно дарует власть над миром. Карина пожала плечами: глупая идея — захватить мир. Тем более она глупая, если учесть, что Омнис даже не изучен полностью: все, что нанесено на карты, — лишь островок, окруженный гигантским белым пятном, в которое вместилось бы еще невесть сколько известных земель.
…Обсидиан был приятно гладок на ощупь; его опоясывал тончайший витой ободок и очень прочного сплава (отцу так и не удалось ни снять его, ни отломить кусочек, когда он пытался взять образцы). За обруч цеплялось маленькое ушко, в которое входила
На мгновение Карина забыла, что пришла сюда в такой час с чисто научной целью — снять данные нескольких своих экспериментов. В ней проснулась мечтательность маленькой девочки вместе с любовью ко всему древнему и таинственному.
Улыбнувшись этой перемене, Карина надела обсидиан на шею…
…Лайнувер кусал губы, невидимый за краем светового круга лампы. Неожиданный поворот событий совершенно не радовал его.
Для таких случаев у него всегда был с собой отравленный кинжал на поясе; но пускать его в ход сейчас — это последнее, на что пошел бы Лайнувер.
Пристально, почти не моргая, он смотрел на девушку…
Карина была красива, как красив всякий добрый и честный человек, даже если он не вполне соответствует общепринятым канонам красоты. В отличие от отца, она была зрячей… Ей-богу, Лайнувер Бойер чувствовал себя так, будто без спроса заглянул в детскую мечту: устремив взор в проглядывающее сквозь бойницы небо и теребя тонкими пальчиками цепочку горящего обсидиана, девушка вполголоса читала древние стихи, автора которых помнят теперь, наверное, только миродержцы… У такого мирного существа красный глаз сиял, казалось, еще яростнее; ровный красный свет сменился едва различимым мерцанием.
Шло время… Лайнувер сидел на каменной ступеньке и, завернувшись в плащ, молча терпел сквозняк, рвущийся из развороченной бойницы. Замерз он окончательно и бесповоротно, а Карина и не думала уходить: даже не сняв обсидиана, она сидела теперь на полу, подобрав под себя ноги, и, оглядывая клетки, делала какие-то записи. Надежда на то, что она уйдет, таяла, как мирумирский ватный сахар: по всему было видно, что девушка привыкла работать здесь по ночам.
«Глупая… — с тоской и нежностью думал Лайнувер. — Не боится она никаких октопистов… Это ее отец не понимает ни… чего… а она просто не боится. Должно быть, никогда не видела, как человек убивает человека, и думает, что старуха Смерть бродит где-нибудь далеко-далеко и никогда не пройдет рядом…»
Начинало светлеть небо.
Понаблюдав за Кариной несколько часов, Лайнувер сделал для себя кое-какие выводы и решил, что игра стоит свеч. Медленно, держа на виду дружески открытые ладони, он вышел из темноты…
Карина не закричала, лишь изумленно уставилась на чужака… Что ж, хороший знак: значит, Лайнувер не ошибся в своих предположениях… Только вот кем она видит его: быть может, защитником несчастных, явившимся под покровом ночи?..
— Я тебя знаю, — сказала девушка, ничуть не выглядя испуганной. — Как ты сюда попал?
— Дверь была не заперта, — пожал плечами Лайнувер и присел рядом, надеясь, что у него в этом черном плаще не слишком разбойный вид.
— Зачем ты пришел? — спросила Карина.
— За обсидианом, — уже второй раз Бойер ответил совершенно честно. — Вот этим, горящим.
— А-а… — грустно протянула Карина. — Отец рассказывал мне… Скажи, он правда разорил храм?
Лайнувер кивнул. И встретил искренне сочувствующий взгляд.
— Как жаль… — девушка вздохнула и опустила плечи; она молчала некоторое время, теребя цепочку Горящего. — Слушай, возьми его, а… — вдруг сказала она. — Верни этим людям хоть малую часть того, что отец у них отнял… Он не плохой, правда… просто… просто… Он не знает ничего, кроме науки. Не ведает, что творит…