Камень второй. Горящий обсидиан
Шрифт:
Красный глаз перекочевал с тонкой шеи Карины в открытую ладонь пораженного до глубины души Лайнувера. Ему бы встать и уйти, раз дело сделано, но… он просто не мог.
— Спасибо… — вот и все, что он сумел ответить.
— Как тебя зовут? — спросила девушка, улыбнувшись и склонив голову набок, словно маленькая птичка.
— Лайнувер Бойер, — ответил он, чувствуя, как лицо заливает краска: ничего глупее в данной ситуации он не мог сделать, только назвать свое настоящее имя…
— Скажи,
— Не совсем… — смущенно усмехнулся Лайнувер, потупив взгляд. — Только у тех, кто решил всецело посвятить себя служению Омнису и воспитанию новых хранителей мира. Таких самоотверженных немного…
— И ты не относишься к ним? — казалось, это было сказано с надежной.
— Видимо, отношусь, — со вздохом и грустной улыбкой ответил на это Лайнувер. — Прости… мне пора: небо светлеет. Не хочу, чтобы меня видели здесь…
— Я ничего не скажу об этом отцу! — заверила его Карина. — Я совру… что… что один из октопистов забрал обсидиан!
— Ты не умеешь врать, — покачал головой Лайнувер. — Просто скажи, что не знаешь, куда он делся.
— Но ведь это тоже ложь…
— Не совсем…
— Хорошо… Ты возвращайся, Лайнувер Бойер. Когда переговоры закончатся. Я очень… очень хочу, чтобы ты вернулся.
— Я постараюсь. Но ничего не могу обещать.
Он застегнул на шее цепочку с горящим обсидианом, чтобы ненароком не потерять его, и, уже заслоняя собой проем в стене, когда-то бывший обычной узкой бойницей, помахал Карине рукой на прощание.
Беспрепятственно миновал он и стену, и двух часовых, все еще пугливо жмущихся к своему костру, слепившему их и в предрассветных сумерках. Он был спокоен, сосредоточен и мертвенно бледен после ночи, проведенной без сна. Только по стеклянному взгляду можно было догадаться, что что-то с парнем не так.
Карн встретил его в лесу, неожиданно выскочив навстречу из-за кустов. Лишь тогда с Лайнувера сошло то странное оцепенение: он шумно выдохнул и, опустившись на колени, уткнулся носом в пятнистое меховое плечо Карна. Тот ласково заурчал, словно успокаивал испуганного котенка.
А ведь горячее чувство под самым сердцем и вправду было сродни испугу… что-то ломалось в душе Лайнувера. С мучительной и сладкой болью.
Больше всего на свете он хотел сейчас со всех ног помчаться обратно… к Карине… наплевав на Орден и выбросив в мокрую траву проклятый обсидиан… Возможно, и Пай чувствовал нечто подобное, когда ему запретили остаться в колледже…
Найти то, что всегда искал — и отказаться от этого ради долга — вот беда и благодетель Сохраняющего Жизнь…
«…Таких самоотверженных немного…» — «…И ты к ним не относишься?..» — «Видимо, отношусь…»
Солнце поднималось над горизонтом. По равнине размеренно бежала огромная пятнистая чарга. Всадник, тонкий и хрупкий на ее фоне, спал прямо в седле, уткнувшись носом в холку
Вряд ли кто-то надолго задержал бы взгляд на этой картине. Меж тем, этот всадник вез с собой легендарный горящий обсидиан, именуемый иначе оком войны.
Глава одиннадцатая. Последняя сказка Ориона
Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть…
«Сколько себя помню, всю жизнь Абадар учил меня понимать карты, располагать войска, сражаться самому и вдохновлять к сражению других… Он растил меня полководцем. Но вот я вырос — и армии для меня нет, есть лишь маленький отряд, почти полностью состоящий из безусых мальчишек. И этот отряд разрушил все, чему меня учил Абадар: они так и не стали для меня фигурками на доске, хотя я и старался душой не прикипать к ним.
Ты так и не сделал меня генералом, учитель. Подвел ли я тебя? Или так нужно? И зачем всё?..»
Джуэл Хак смотрел на восходящее солнце, не моргая; лишь слегка опустив веки. Он вспоминал. И пытался понять Кангасска Абадара. Любовь к учителю у Джуэла была замешана на страхе, на подчинении старшему (что и говорить, маленького опасного файзула Абадар держал строго), но все же тому, кто никогда не знал своих родителей, учитель — самый родной человек во всей Вселенной и разочароваться в нем — все равно, что предать себя самого… Потому Джуэл искал объяснения. Любые объяснения тому, чего не понимал…
Городок Татиан еще меньше Кириака, и близость Дикой Ничейной Земли здесь чувствуется куда сильнее: дома жмутся друг к другу, а не разбросаны вольно по равнине, как в Кириаке. Есть стена и смотровые вышки. И, как ни странно, — постоялый двор. Грустная, поблекшая вывеска на нем гласит: «Приют у Озера».
По прибытии Джуэл отчего-то остался ко всему безучастен — в мрачном, задумчивом настроении. Так что договаривался с хозяином и щедро отсчитывал монеты Орион. К вечеру люди разместились по комнатам (Орион откупил всем по одной, заняв почти все, что были на постоялом двое и озолотив хозяина), а расседланные чарги были отпущены на охоту в лес.
Вечер прошел впустую. Ждали Лайнувера и беспокоились за него; из-за этой внутренней сосредоточенности не удавался ни один разговор. Потому в общем зале, конечно, посидели, подкрепившись жареным мясом, сыром и сушеными диадемовыми плодами на сладкое, но каждый молчал и блуждал в собственных мыслях. Особенно Джуэл… Орион, в общем-то недолюбливавший сурового файзула, теперь даже пожалел его: казалось, тот несет на плечах гигантский камень, который наливается тяжестью с каждым шагом.
…То было вчера. Теперь же над Татианом горит рассвет — и все иначе…