Камень. Книга пятая
Шрифт:
— Значит, вы не со мной? — На чуть не плачущего Вострецова было больно смотреть. — Да пошли вы! А еще братьями назывались! — Он, заметно хромая, направился на выход из комнаты.
Все остальные беглые колдуны так же, как и Тагильцев, смотрели вслед Виктору с сочувствием.
— Стой, Витя, есть для тебя информация, раз уж ты все для себя решил, — сказал Мефодий и громко вздохнул.
— Чего еще? — уже открывая дверь, спросил тот.
— Говорят, виновника всех наших бед Романовы в Бутырке спрятали, — хищно улыбнулся Тагильцев. — Если надумаешь… будь осторожен,
— Вертел я эту «Тайгу»!.. — Вострецов громко хлопнул дверьми.
Из Бутырки я «откинулся» только в среду вечером:
— Все, царевич, хватит массу давить и казенные харчи переводить, тебя освобождают и вызывают к царственному деду, — заявил мне Кузьмин, в очередной раз безо всякого спроса зайдя ко мне в камеру. — Основная опасность, грозящая тебе, похоже, миновала. По крайней мере, мы все на это надеемся.
— Какая еще опасность? — не понял я. — Вы что, в Бутырке меня от самого себя надежно спрятали, чтоб я с Дашковыми ничего не сделал? Так я и не собирался…
— Все узнаешь в Кремле, — ухмыльнулся он. — Там тебе государь с цесаревичем дадут полный расклад по сложившейся ситуации.
— Хорошо, — кивнул я и вышел из камеры вслед за колдуном. — Мне телефон-то хоть вернут?
— Телефон уже у Прохора, — бросил он. — Твой любимый воспитатель нас внизу ждет, все жданки съел…
И действительно, Прохор стоял за воротами тюрьмы, около одной из четырех «Волг». И не один.
— Иван, что за херня? К чему этот кортеж, да еще и три колдуна в сопровождении? — остановился я и уставился на Кузьмина. — Чтоб я по дороге не сбежал?
— Царевич, не выеживайся! — поморщился он. — Чтоб ты не сбежал, достаточно и одного меня, так что не строй на свой счет вредных иллюзий! У меня приказ, отданный лично твоим отцом, который не терпит двойного толкования. Ты поедешь по-хорошему, или… — Мое сознание чуть поплыло, а колдуны, стоявшие в компании Прохора, заметно напряглись.
Накинув на себя уже на автомате колокол, я с трудом, но отстроился от воздействия Ивана:
— Куда прикажите присесть, господин Кузьмин? — скрежетнул я зубами.
— Пожалуйте сюда, ваше императорское высочество! — Он указал мне на вторую из ряда «Волг» и даже «подобострастно» распахнул заднюю дверь, закрыл ее, а сам уселся на переднее сиденье.
Через несколько секунд с другой стороны в машину загрузился Прохор:
— Лешка, твою же бога душу мать, дай я тебя обниму, обормота!
«Телячьи нежности», впрочем, продолжались недолго.
— На, держи, — воспитатель «торжественно» вручил мне телефон, а машина тронулась с места.
— Спасибо, — кивнул я и обернулся назад, мысленно прощаясь с Бутыркой, и невольно вспомнил последние три дня нахождения в ней…
Моё «очухивание» в понедельник, после приснопамятного совместного визита бабули и Вани-колдуна, было крайне хреновым: голова раскалывалась и кружилась, тянуло блевать, а свое тело, вернее, его члены я ощутил не сразу. Во рту было сухо, губы потрескались, а язык напоминал наждачную бумагу, да и в глаза как песка
Сработавшая чуйка просигнализировала о нахождения рядом постороннего человека, но попытка выйти в темп закончилась полным провалом.
— Лежи спокойно, царевич. — Я узнал противный голос Кузьмина. — Сейчас будет легче.
И действительно, по всему телу пробежала волна свежести. Не миновала она и голову — в ней прояснилось и посвежело. Длилось это ощущение недолго, но его хватило для первых признаков восторга в виде самой настоящей непроизвольной эрекции!
— А теперь спи, царевич. И хватит к болту своему ручонки похотливые тянуть, не хватало мне тут увидеть, как ты свою кукурузину чистишь…
И опять по телу пробежала волна теперь уже явного спокойствия, которая убрала всю свежесть и добавила расслабления, в голове поплыл сладкий туман, эрекция спала, и я провалился в объятия Морфея.
Следующее мое пробуждение, судя по отсутствию света, случилось поздно вечером или ночью. Кое-как привязав себя к «суровой» действительности заключенного Бутырки, я прислушался к организму, понял, что с ним более или менее все в порядке, поднялся с койки и решил размять затекшие члены. На отжиманиях дверь камеры открылась, а на пороге появился улыбающийся Кузьмин, которого я опять не видел.
— Вечер в хату, царевич! Как общее самочувствие? — поинтересовался он, закрыл дверь и встал напротив меня.
— Сносно, — напрягся я. — Чего хотел?
— Лекцию тебе прочитать. Но перед ней надо проверить, усвоил ли ты прошлый урок…
Сознание в очередной раз помутилось, меня выбросило в темп, но темной безальтернативной бездны перед глазами уже не мерещилось.
— А ты схватываешь все налету, царевич! — давление на сознание спало. — Отрадно работать с таким талантливым учеником.
— Ваня, ты достал меня со своим царевичем! — вызверился я. — Бесишь, бл@дь! Зови просто Алексеем.
— Хрен тебе, царевич, по всей морде! — Кузьмин преспокойно сел «на корты» рядом с умывальником. — Пока ты меня не превзойдешь в колдунской науке, позорное погоняло царевич останется за тобой. А обзывать тебя высочеством и обращаться к тебе по имени-отчеству меня заставляет только дворцовый этикет, там деваться некуда. А так ты для меня рядовой избалованный аристократический мальчик, гребаный бесполезный царевич, который хоть и нахватался из разных мест всякой ерунды и что-то даже умеет, но делает это крайне бездарно и глупо! — колдун презрительно сплюнул на пол.
— Ах ты тварь!.. — понесло меня.
Темп.
Атака. Я потянулся к его сознанию…
Но ничего сделать колдуну так и не успел…
И опять мрак гребаной бездны перед глазами…
— Подъем, царевич! Ресницы дергаются! К лекции готов? Я же тебя не сильно приложил, не прикидывайся трупом, не поможет, — вещал мне все тот же противный голос.
Усевшись на койке, я уставился на Ивана, так и продолжавшего сидеть «на кортах» рядом с умывальником. И как он оттуда сумел рассмотреть мои ресницы? Явно пиzдит, как дышит, тварь!