Камень. Книга шестая

Минин Станислав

— Хорошо, государь. — Дед Михаил глянул на меня и вздохнул. — Я полностью с вами согласен и тоже считаю действия великого князя Алексея Александровича в вышеозначенной ситуации с его визитом в особняк Карамзиных абсолютно недопустимыми.

Как я отнёсся к услышанному? Спокойно, в общем и целом. Мнение деда обо всех моих «подвигах» я знал и без этого, и откровением для меня всё сказанное не стало. А уж про какое-то предательство с его стороны и речи быть не могло!

— Я достаточно ясно выразился, государь?

— Вполне, Михаил Николаевич, — удовлетворенно кивнул император. — Свою вину в произошедшем видите?

— Несомненно, государь. — Дед Михаил опустил голову. — Где-то недоглядел, не наказал вовремя, не додавил…

— Спасибо, Михаил Николаевич. А сейчас нам бы хотелось услышать мнение Александра Николаевича, отца Алексея Александровича, на этот счет.

Тот вздохнул:

— А

моё мнение, государь, аналогично мнению глубоко мною уважаемого Михаила Николаевича. Да, подобное поведение Алексея Александровича недопустимо, эти действия могли при неблагоприятном стечении обстоятельств привести к очень серьезным последствиям, в том числе и репутационным. Но меня так же волнует и другой вопрос: что род Романовых сделал для того, чтобы этого не произошло? Мы с вами вполне могли самостоятельно надавить на род Карамзиных, тем самым вынудив патриарха выдать нужную информацию. А что мы с вами сделали? Вызвали Святослава на беседу, на которой тот, кичась своей важностью, раздувал щеки и смеялся нам в лицо! А в конце так обнаглел, что чуть ли не угрожал! А мы, руководствуясь пресловутыми долгосрочными интересами рода, сидели и обтекали! Скажешь не так, отец? — Император сидел с серьёзным лицом и не пожелал отвечать. — Эти твари покушались на Алексея в Афганистане, а потом подожгли особняк Дашковых, а мы терпели! Один из них напал на Алексея у Бутырки, а потом Тагильцев заявился к нему в особняк, а мы снова стерпели! — отец заводился все сильнее. — А Алексей устал терпеть и обтекать, нашел в себе мужество, которого нам с вами так не хватает, пошёл и фактически решил этот вопрос в одиночку, без всяких там рассусоливаний и лишних разговоров, просто потому, что его близким угрожала реальная опасность. И тут я полностью на стороне Алексея! И очень горд тем, что у меня такой сын! — он выдохнул. — И вообще, дорогие родичи, что мы с вами сделали, чтобы стать для Алексея по-настоящему близкими? Теми, ради кого он вот так просто встанет и без лишних разговоров пойдет громить очередной особняк? Что? — отец оглядел сидящих. — Нам же только дай, дай и дай! Алексей даже живёт фактически только на свои деньги и в своем особняке, который он получил после покушения на него Гагариных! Да, выделили мы ему покои в Кремле и в нашем имении, и что? Охрану ему еще навязали, которая обезопасить его не в состоянии, и уже сам Алексей попробовал тут было защитить своего лучшего друга, к чему это все привело, мы с вами так прекрасно знаем, обсуждали на прошлом совете рода! А мы продолжаем на него давить и требовать: дай, дай, дай! На самом деле этот совет рода должен бы проходить в мою честь и только в мою! А вопрос на повестке дня должен быть сформулирован следующим образом: почему великий князь Александр Николаевич является таким хреновым отцом своему сыну и таким хорошим сыном для своего отца? Государь, почему ты вообще что-то с Прохора и с Михаила Николаевича спрашиваешь? Ты с меня должен был спрашивать, почему я тебя тогда послушался и не признал сына сразу же после его рождения?

— Молчать! — рявкнул император и вскочил. — Молчать! — он ударил кулаком по столу.

Отец, не обращая на него никакого внимания, повернулся ко мне:

— Алексей, сынок, прости меня за малодушие! И за те семнадцать с лишним лет, которые мы с тобой потеряли!

— Пошёл вон! — заорал император. — Я с тобой потом разберусь, неблагодарный!

Отец поклонился:

— Уже трепещу, ваше императорское величество! — он подмигнул мне. — Алексей, не наделай глупостей, помни о Прохоре и Михаиле Николаевиче. Честь имею, дорогие родичи!

Отец развернулся и вышел из зала.

Сначала у меня возникло желание уйти вместе с ним, но оставлять воспитателя и деда Михаила здесь одних было нельзя — учитывая нрав царственного деда, ожидать от него можно было чего угодно. Да и интересно было, чем этот балаган закончится…

— Нашелся тут мне моралист! — Император тяжело дышал. — Ишь, голос прорезался… — Он наконец уселся обратно на стул и тяжелым взглядом уставился на меня. — Ну, внучок, теперь хотелось бы услышать, каков твой взгляд на произошедшее.

— Может, мой любимый воспитатель с не менее любимым дедушкой пойдут вслед за отцом? От греха? — Я натянул улыбку. — А то, смотрю, вы не в настроении, ваше императорское величество… Не случилось бы беды…

— Нет уж, внучок. — Было видно, что император сдерживается из последних сил. — Пусть они сами услышат весь цимес твой извращенной логики.

— Договорились, ваше императорское величество. Логика же моя проста и крайне незатейлива. — И оглядел присутствующих родичей. — Если коротко и опуская известные вам факты, то, обнаружив субботним вечером в спальне подарок от Тагильцева, я сдержался и стал наблюдать за тем, как род Романовых

устраивает очередную облаву в центре столицы, которая, как это и бывает в последнее время, ни к каким результатам не привела. — Родичи зашумели, а я, не обращая на них никакого внимания, обратился к Пафнутьеву: — Виталий Борисович, ничего личного! — Он встал и поклонился, а Мария Федоровна дернула его за пиджак, чтоб сел. — Ну а когда в воскресенье вечером пришло сообщение от Тагильцева с телефона княжны Шереметьевой, которая здесь вообще была ни при чём, а в машине обнаружились фотографии близких мне девушек, что являлось прямой угрозой, я почувствовал своим долгом самостоятельно разобраться в этой ситуации, раз остальной род Романовых проблему решить не в состоянии.

За столом поднялся гул возмущения, который был прерван императором:

— Мы слушаем вас внимательно, Алексей Александрович.

— Каким образом я мог узнать сведения, позволяющие упростить поиск церковных колдунов? Правильно, добыть их можно было у его святейшества, который из каких-то там своих корпоративных соображений ставил палки в колеса не только тайной канцелярии, но и лично императору. Спрашивать разрешения на проведение акции устрашения Святослава я, естественно, не стал, зная заранее реакцию рода Романовых, и в этой реакции я сегодня лишний раз убедился. Хочу отметить, — я снова оглядел родичей, — когда я собирался ехать к «Русской избе», князь Пожарский меня останавливал, а когда я не стал его слушать, послал меня сопровождать присутствующих здесь Прохора Петровича и Ивана Олеговича. Получается, что они фактически выполняли прямой приказ князя, а не поехали со мной по собственной инициативе, как можно было подумать, услышав описание ситуации со слов государя. А когда я решил от ресторана ехать в особняк Карамзиных, взял с собой Пафнутьева Виталия Борисовича против его воли, как нам ранее тоже говорил государь. Виталий Борисович, приношу свои искренние извинения! — Он опять встал, поклонился и сел обратно. Бабка его уже за пиджак не хватала. — Уважаемые родичи! Хочу и вам принести свои искренние извинения за доставленные неприятности и потраченное на меня время! По сути предъявленных мне претензий могу сказать следующее: если ещё раз сложится подобная ситуация, то действовать подобным образом больше не буду. — Я опять оглядел присутствующих. — Действия мои будут гораздо решительнее и жёстче! — И, дождавшись, когда гул за столом несколько поутихнет, добавил: — Попрошу запомнить, уважаемые родичи, что к моим близким в первую очередь относятся князь Пожарский и господин Белобородов. Учтите это при принятии всех ваших решений. У меня всё.

— Алексей Александрович, — хмыкнул царственный дед, — вы нам что, угрожаете?

— Воспринимаете это как хотите, ваше императорское величество, — пожал плечами я.

— Мы поняли вашу позицию, — кивнул тот. — Ожидайте в приемной, вас вызовут.

Поклонившись, мы с дедом, Прохором и Иваном вышли в приемную. Вскоре к нам присоединился и Виталий Борисович.

— Лёшка, — отвёл меня в сторону дед Михаил, — ты вообще умеешь себя вести скромнее? — Он улыбался.

— Умею, — кивнул я. — И ты это прекрасно знаешь.

— А ты понимаешь, что Николай тебя специально провоцировал, чтобы остальным родичам показать твой сложный характер? — Он фактически слово в слово повторил то, что говорил мне утром отец.

— Конечно, деда. Другим это тоже знать полезно, чтобы уберечься от неприятностей в будущем.

— Ладно, за попытку прикрыть нас с Прохором от гнева императора спасибо! Хотя он и так на нас с твоим воспитателем не злится. И тебе на него злиться не надо, он сейчас не твой дед Николай, а его императорское величество Николай Третий.

— Да мне без разницы, дед он там или император, главное, чтоб ко мне лишний раз не лез.

Характерна была реакция и стоявшей в стороне троицы из тайной канцелярии: если Иван-Колдун в открытую мне улыбался и опять показывал большой палец, то вот Прохор с Виталием Борисовичем были угрюмы. Показав им двоим язык, я подошел к окну и в ожидании «приговора» стал наслаждаться видами внутренней территории Кремля.

* * *

— И как вам? — раздраженно поинтересовался император у членов совета.

— Я от своего мнения не отказываюсь, — первым решился высказаться великий князь Александр Александрович. — Да, импульсивность и безответственность в действиях Алексея налицо, но он фактически сделал за нас нашу работу. С другой стороны, оставлять подобное без последствий мы тоже не можем. Но они должны быть не такими жёсткими, как ты предлагаешь, Коля.

— Согласен с Сан Санычем, — кивнул великий князь Пётр Александрович.

— Коля, — Это был великий князь Владимир Николаевич, — я поддерживаю братьев. Да и Сашка все правильно про сына говорил. В том, что Алексей таким вырос, есть и наша прямая вина.