Каменное сердце. Терновое сердце
Шрифт:
Пора.
Гвин сняла с пояса маленький топорик. Поцеловала лезвие, покрытое рунической вязью. И подняла на вытянутой руке фонарь. Сильф сказал, кто в ответе за происходящее в Архейме и его окрестностях.
– Выйди ко мне, я зову тебя. Явись на свет, Пастырь Проклятых!
Ее голос разнесся среди руин. Приказ и вызов одновременно. Как если бы она будила пчел, бесцеремонно ковыряясь в улье палкой.
Высокая фигура выплыла на противоположный конец площади. Мрак клубился вокруг нее живым маревом. Повеяло трупным
Гвин подняла фонарь выше. Нахмурилась. То, что она увидела, не совсем вписывалось в ее план.
Худые, чуть согнутые в коленях ноги, длинные тонкие руки с когтями на костлявых пальцах. Оскал острых зубов в безгубом черепе. Иссохшая плоть, похожая на кожуру финика. Лохмотья на теле, которые могли быть красивым платьем с отделкой из дорогого кружева. И то, что никак не вязалось с обликом твари, – длинные темные волосы под королевской диадемой с рубинами. А еще глаза. Молочно-белые, мутные, мягко светящиеся в темноте. Похожие на белки без зрачков и радужки.
Это была не восставшая покойница, не кровопийца, не лич и даже не банши. Та, кого сильф окрестил Пастырем Проклятых, оказалась неупокоенной ведьмой. Колдуньей, что по какой-то причине осталась в мире живых и не обрела могилы. Вот почему никто справиться с тварью не мог. Простые методы против нежити здесь не работали. Вопрос в том, знали ли об этом Мейхарты?
– Тьма тебя раздери, – проворчала Гвин, поудобнее перехватывая топорик. – Надеюсь, ты не матушка Трила.
В ответ умертвие зарычало с такой яростью, что адептка невольно вздрогнула. А потом стремительно кинулось на незваную гостью.
Заклинательница едва успела среагировать. Острые как ножи когти взметнулись у самого лица. Клацнули зубы. Последовал удар. Лезвие топорика врезалось в челюсть твари. Ведьма взвыла злее прежнего. Она отскочила назад, чтобы снова напасть.
Но глаза Гвин уже побелели, а губы зашептали спасительные слова.
Огонь внутри фонаря вспыхнул ярче. Будто маленькое солнце взорвалось.
Ведьма зашипела, заслоняя пустые глазницы рукой. Рванула прочь. Но точно запуталась в загустевшем воздухе. Одна из ловушек Гвин сработала.
– Именем света я изгоняю тебя, исчадие боли! – Адептка подняла фонарь высоко над головой. – Именем света сгинь и обрети покой! Именем света да оставит твою истерзанную душу тьма!
Ведьма дернулась и затихла. Повисла в воздухе, как марионетка, у которой обрезали ниточки.
– Да примет тебя земля! – Гвин сделала шаг в сторону умертвия.
Она уже занесла топорик, чтобы снести голову твари и упокоить несчастную.
Ведьма быстрым движением выбросила вперед правую руку и схватила адептку за запястье. Обжигающе ледяная хватка.
Острые когти впились сквозь перчатку и рукав прямо в плоть.
Гвин сжала зубы. Попыталась вырваться. Почувствовала, как рукав намокает от крови. Мертвая ведьма тоже это почувствовала.
Хохот. Хохот,
Ведьма смеялась, запрокинув голову.
Заискрили все начертанные мелом руны. Заискрили и выгорели, обращаясь в пепел.
Фонарь адептки зашипел. Точно выражал возмущение, что ведьму ничего не брало.
– Ну, мерзость, сама напросилась, – сквозь сжатые зубы процедила заклинательница.
Топорик упал к ногам. За ним последовал фонарь. Он не разбился лишь потому, что упал на мягкий покров зеленой плесени.
Опалесцирующие белые очи встретились с пустым взором мертвых глаз.
Ведьма была убеждена в своей неуязвимости. Еще не встречала она противника, способного дать ей отпор. Того, кто не убоялся бы ее темной силы. Подобно кошке, что играет с мышью, мертвая колдунья явно полагала, что перед ней очередная зарвавшаяся жертва. Ей нравилось играть с теми, кто оказывался в ее власти. Оттого она замешкалась. Доля секунды. Но Гвин хватило и этого.
Свободная рука адептки с хрустом вошла под ребра нежити. Нащупала сердце. Усохшее и хладное, как кусок камня. Сдавила его. Рванула что было сил.
Умертвие взвыло. Клацнуло острыми зубами возле горла. Но Гвин уклонилась, подставив твари ее собственную когтистую руку, которая все еще впивалась в запястье. В резком порыве адептка развернулась. И перекинула нежить через себя.
Ведьма разжала хватку.
Гвин – нет.
Умертвие пролетело вперед и упало на остатки мостовой.
Адептка взглянула на сжатый в руках кусок мертвой плоти. Сердце было черным и сухим. Но любоваться трофеями времени не было. Поэтому она быстро наклонилась к упавшему фонарю и открыла его раненой рукой. Хвала свету, фитиль не погас. Он все еще слабо тлел, но этого хватило.
Одно заклятие. Короткое. Бьющее точно в цель.
Пламень взвился, точно ожил, и потянулся к предмету в руке женщины. Сердце нежити объял огонь.
Гвин швырнула кусок горящей мертвой плоти на землю.
Ведьма забилась с пронзительными криками. Она корчилась и извивалась, как и подобает ожившему мертвецу, которого пытаются упокоить. Скребла когтями камни вокруг себя. Даже обронила диадему в заросли плесени.
Но, в отличие от любого приличного покойника, она почему-то не рассыпалась в прах.
Вместо этого та, кого величали Пастырем Проклятых, сгребла в ладони горящее сердце и с невероятной быстротой умчалась прочь. В сторону руин замка на холме. Ее крик перешел в затихающее завывание.
Гвин пошатнулась. Упала на колени. Перевела дух.
Ей потребовалась пара секунд, чтобы вернуть себе нормальное зрение и восприятие мира. Наколдованный нежитью мрак рассеялся, уступив место вечерним сумеркам. Будто она не в обед сюда приехала, а много часов назад. Проклятие над Археймом действительно творило странные вещи со временем.