Каменные скрижали
Шрифт:
Не успел Иштван закрыть за собой дверь, как Коломан Байчи хлопнул запястьем по развернутой странице толстого еженедельника и прорычал:
— Как прикажете понимать, Терек?
— Стихи. Меня попросили, я послал.
— С кем согласовано?
— Но ведь вы сами, товарищ посол, рекомендовали, мол, надо снова появиться в печати.
— Стихи о Будапеште, вы понимаете, как их нынче здесь прочтут?
— А что, по случаю восстания название столицы должно исчезнуть? Это написано давно.
Байчи окинул Иштвана каменным
— А что значит «листва, запятнанная кровью», «цепями скованные берега»? — с нажимом прочел он, вертя чубуком трубки, — Не делайте из меня дурака.
— Метафоры. Осенью листья краснеют, а берега Дуная соединены Цепным мостом, — пояснил Иштван с оскорбительной обстоятельностью. — Никак вы забыли про Цепной мост, товарищ посол?
— О нем тут ни одна душа не знает, — взревел Байчи.:— Вы доиграетесь, Терец. Кто обратил мое внимание на ваши выходки? Посол, с которым я поддерживаю дружеские связи. Меня, — ткнул он себя в грудь трубкой, как кинжалом, — меня поздравляют с подчиненным, который даже стихи пишет. Нетрудно понять, что при этом имеется в виду. Извините, я не желаю, чтобы из меня делали посмешище.
— А вдруг ваш знакомый разбирается в поэзии? — осмелился спросить Иштван разоружающе наивным тоном.
— Он? С какой стати? Надо быть бдительным, тут не до шуток. Имейте в виду, Тереи, я запрещаю вам публиковать что бы то ни было без моего согласия. Стройте из себя великого поэта, но дома, а не здесь, где каждое слово надо трижды под рентген положить, прежде чем напечатать. Вы на службе, вы мой чиновник. И никаких собственных игр в политику. Для этого здесь поставлен я.
«Мог бы — приказал бы высечь», — промелькнула мысль. Иштван уставился на пухлые руки, поросшие черным курчавым волосом, они сжимались в кулаки и разжимались от ярости.
— Ну, чего уставились? Вы поняли, чего я требую?
— Да. Хотел бы только предупредить, что в бенгальском литературном еженедельнике выйдет еще одно мое стихотворение со врезкой обо мне и с моей библиографией.
Байчи чуть не задохнулся.
— И там опять будет про кровь на листьях и про цепи? Немедленно снимите публикацию.
— Боюсь, это произведет еще худшее впечатление, мне же придется привести какую-то мотивировку, я напишу, что делаю это по вашему требованию.
— Пишите исключительно от собственного имени.
— Не могу! Я за то, чтобы стихи были напечатаны. Первые крохи венгерской поэзии в Индии.
Байчи ожег Иштвана взглядом, дыша, как после пробежки.
— И о чем эти стихи? — чуть спокойнее спросил он.
— О любви.
В горле у посла булькнуло, он с сомнением покачал головой.
— О любви? Вы под это дело все что хочешь подведете. О любви к женщине?
— Да.
— И опять с метафорами?
— Политики тоже пользуются метафорами, не только поэты. Стихи выйдут в переводе на бенгали.
— И то слава богу, — с облегчением вздохнул Байчи. —
Он посидел, помял пальцами мясистые щеки и, наконец, спросил измученным голосом:
— Тереи, зачем вы меня с таким пристрастием дразните? Ведь стоит мне булавкой ткнуть, и вся ваша слава лопнет, как воздушный шарик, и вы вместе с ней.
— Накричать на меня вы можете, а больше вы ничего не можете. Можете отправить домой. Но там, в министерстве, тоже кое-что переменилось. Думаете, вас там все так любят и, стоит вам слово сказать, все тут же на колени встанут?.. Не те времена. Вы прекрасно знаете, что я наполнен собственным гелием, если уж употребить ваше сравнение с воздушным шариком… Так что я опять взлечу. Вдруг вашим детям придется изучать меня в школе? Само собой, надо же им будет зарабатывать аттестат зрелости. И вы об этом знаете не хуже меня. Ни в чьем поддуве я не нуждаюсь. Некую ценность имею и вне стен посольства. Помятое лицо Байчи блестело от пота, внезапно посол прохрипел:
— Ступайте.
— Достаточно ли я рассеял ваши сомнения, товарищ посол? — Тереи встал, приготовясь проститься с начальством.
— Вон отсюда! — взревел посол. — С глаз долой, а то хуже будет… Меня уже тошнит от вас, Тереи.
Байчи вскочил и отвернулся к окну. И даже не оглянулся, когда советник закрыл за собой дверь.
— Ну, что, бушует? — наклонилась из-за стола Юдит. — Сожрать хотел?
— Вот именно, но вовремя заметил, что не по зубам, — прищурился Иштван. — И знаешь, что его так взбесило? Гомеопатическая доза стихов, хватило одного моего стихотворения в «Индиэн иллюстрейтид».
— Рассудительным тебя не назовешь.
— Если бы я был рассудительным, не вышло бы из меня поэта, — грустно согласился Тереи. — И он тоже не знает, чего хочет. Сначала вызывает, потом кричит, что видеть не желает, хоть я, собственно, и не навязывался.
— Ну и настроеньице у тебя, — удивилась Юдит. — Вести из дому получил?
— Живы, с голоду не помирают, крыша не течет, окна застеклили, чего еще ты хочешь?
Юдит помолчала, сосредоточенно приложив палец к губам, и, наконец, сказала:
— У Ференца застряло какое-то письмо для тебя. Забрал бы ты его от греха. Только молчок, что это я тебе проговорилась.
Разъяренный, он ринулся в кабинет секретаря, но дергал ручку понапрасну, дверь была заперта на ключ. Ференц куда-то ушел.
У себя на письменном столе, рядом с газетами, свернутыми в трубку и перехваченными лентой-бандеролью из оберточной бумаги, он увидел узкий конверт с венгерской надписью «АВИАПОЧТА». Внимательно проверил, вскрывали его или нет. На обороте не было адреса отправителя, но его, Иштвана, адрес был написан каким-то знакомым почерком.