Каменный мост
Шрифт:
Я говорю: надо подарить что-нибудь Нине на память. Достала две вышитые салфетки, а он отмахивается: это тебе удобно дарить, а я бы лучше ручку-самописку подарил. Ну, позвони папе, он принесет. Вечером Володя и Вано (прилип, не отходил от влюбленных все последние дни, подступала решающая минута-спор, все-таки: кто?) отнесли цветы и вернулись с Ниной, шофер отвез их в Парк культуры и отдыха.
ВАНО МИКОЯН: Про Нину сказал: «Жизнь без нее будет пыткой». 1 июня Шахурин сообщил мне по телефону: «Что будет, если я застрелю Нину? И сам застрелюсь. Сколько шума будет. Весь город будет говорить» (кто слышал, кроме тебя? у него же нет
СОФЬЯ МИРОНОВНА: Но скоро выяснилось: отлет отложили, у кого-то из Уманских ангина. Володя попросил меня: давай и мы поедем на аэродром провожать. Конечно! Раиса Михайловна позвонила и поблагодарила за цветы.
На следующий день (день до гибели) Нина зашла к нам за справкой из райкома комсомола (Софью Мироновну чтили в райкоме с комсомольских времен), отец ждал ее на улице, в машине. Я попросила: Нина, ты уж пиши нам. Она ответила: мы договорились слать друг другу телеграммы, так быстрее.
ВАНО МИКОЯН: Софья Мироновна сказала за столом Шахурину в один из следующих дней: «Вина тебе не дам, ты и так себе позволил на день рождения то, что я себе и представить не могла». Шахурин пнул меня ногой под столом: понял? (И ты решил: точно проиграл!)
СОФЬЯ МИРОНОВНА: В тот же день ко мне пришла подруга, и за столом сын опять попросил вина. Я даже возмутилась: «Если дали на день рождения, то теперь, ты думаешь, это войдет в систему?» Все вместе пошли прогуляться (с нами Марк Осипович Рейзен), прошлись по Большому Каменному мосту, мальчики пошли вперед, почему-то они не хотели идти вместе со всеми, спустились по лестнице к Театру эстрады (так они выбрали место для дуэли). Перед сном говорили: летом, может быть, поедем в Цхалтубо, это важно, пора лечить заикание. Он очень обрадовался. Расспрашивал: будет ли операция на гландах.
Утром 3 июня принял ванну, позанимался геометрией с Еленой Бердниковой и пошел в школу сдавать зачет. Домработница Дуся сказала: вернулся довольным, сдал. «Давай скорей есть! А то внизу ждут Ленька Реденс, Серго и Вано Микояны – должны ехать в наркомат смотреть мотоцикл – отец же подарил!» Позвал друзей в дом, послушали на радиоле пластинки. И ушли, Володя захватил спички, занести дяде в больницу. Дуся предложила: съешь пирожное. «Лучше вечером съем» (оставшуюся жизнь домработница помнила эти пирожные, сколько они пролежали, как смотрела на них Софья Мироновна).
ИОН МИРОНОВИЧ ЛУРЬЕ, БРАТ С.М.
ШАХУРИНОЙ, 38 ЛЕТ, ИЗ БРЯНСКИХ МЕЩАН, УПРАВЛЯЮЩИЙ ТРЕСТОМ «ЭНЕРГОАВИАПРОМ» (нарком подобрал брату жены сытное место), ВЫПУСКНИК ИНСТИТУТА НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА ИМ. ПЛЕХАНОВА:
3 июня в 17:30 (два часа до гибели) Володя навестил меня в лечебнице санитарного управления Кремля, где я находился после операции, похвастался: «отлично» по геометрии, передал пачку спичек в мягкой упаковке и смеялся своей надписи на спичках «Фирма Хмельницкий-Шахурин и Ко»; мечтал, как здорово будет этим летом на даче – отец подарил мотоцикл М-72! В 18:30 (час до смерти) попросил почитать книгу, лежавшую на столике (странно, что Ион Миронович не упоминает названия, что же он там такое в лечебнице читал… врет?), но я было отказал, мне пятого июня надо вернуть ее в библиотеку. Володя поклялся, что к пятому прочтет и вернет, встретимся же пятого – мы договорились
СОФЬЯ МИРОНОВНА: В 18:30 (час до гибели) пришел из больницы и сели обедать с Марусей, женой брата товарища Шахурина. Попросил пришить пуговицы к пиджаку. «А где пуговицы-то?» – спросила Дуся. «Да в кармане носил-носил и потерял…» – «Ты бы сразу сказал, а то теперь пришью какие есть, и будешь с разными ходить, пока я такие же не подберу!» Договаривался с кем-то назавтра сдавать алгебру. Только присел переписывать вопросы по Конституции (проверили, изучали такой предмет, учителя жаловались: оторван от жизни) – позвонил Вано…
ВАНО МИКОЯН: Днем позвонила Нина и попросила пойти с ними гулять, втроем: она, я и Шахурин. Она настаивала. Так, что я даже спросил: «Что, хочешь вспомнить молодость?» – «Да, я не прочь иногда вспоминать».
– Прошу меня простить, – вкрадчиво приступил профессор, – вы утверждаете, что прогулку втроем наметили еще днем… Но на 19:00 у нас нет ни одного доказательства, что Владимир Шахурин планировал вечером встретиться с Ниной… Идея выйти на улицу возникла у Шахурина только после вашего звонка. Получается, это вы их пригласили? Зачем? И, если бы не ваши инициативы, Шахурин увидел бы Нину только провожая, на аэродроме.
ШЕЙНИН: Я не понимаю, почему вы так абсолютно доверяете показаниям несчастной Софьи Мироновны… Матери, естественно…
– Конечно. Но у телефонных переговоров свидетелей нет. А Шахурина видели после сдачи зачета два одноклассника: Реденс и Хмельницкий; домработница, тетя, дядя, мать – кому-то он обязательно сообщил бы, что собирается погулять с Ниной и Вано. Повторяю: у нас нет доказательств, что Шахурин планировал 3 июня убийство…
Не планировал – не означает «не хотел»… Подросткам не свойственно продумывать свои действия, многое получается «вдруг», само собой… Послушайте показания Реденса.
ЛЕОНИД РЕДЕНС (АЛЛИЛУЕВ – дописал на всякий случай в скобках следователь, давая понять, если кто не знает, – племянник императора, его допрашивали последним, чтоб не беспокоить без лишней надобности): В организации «Четвертая империя» я занимал должность начальника внутренней и внешней разведки, генерал-лейтенанта (фашистские звания мальчики признавали у всех, кроме себя). Выполнял полученные задания: узнать, что говорят девчонки между собой, поссорить Нину с девчонками (выполнено), препирались с группой Петьки Бакулева…
Володя четыре раза говорил мне, что убьет Нину. Каждый раз – разным способом. Из-за угла, а потом убежит. Убьет, а потом притворится сумасшедшим. Уговорит Нину отравить отца, чтобы сорвать отъезд.
1 июня Володя сказал мне: 31 мая в 8:40 Нина отдалась ему на даче, в лесу.
Реденса они допрашивали последним, уже продумав нужное, 10 июня, когда закладывали последние кирпичи; безотказного мальчика берегли, издали почуяв, как он боится. Среди родовитых, страшных по фамилиям членов «Четвертой империи» только он – слабый, отца расстреляли, считали его личным врагом Берии, они с матерью (так достававшей императора своей добротой) могли исчезнуть в любое случайное мгновение (мать так и исчезла потом) – Реденс на допросах (признал спустя жизнь) говорил все, что угодно, лишь бы отпустили, топил всех. Они бегали друг от друга, от позора всю жизнь, но Реденса сторонились особо – свидетель Реденс.