Каменный пояс, 1987
Шрифт:
С небольшой газетной фотографии, плохое качество которой профессионально отметил Костромин, на него глядела группа женщин в белых халатах.
— Где же вы?
— Да вот, — показала женщина пальцем. — Сбоку-то. И фамилия моя даже тут есть, внизу — А. И. Мухина.
— Извините, как ваше имя-отчество?
— Антонина Ивановна.
— Очень приятно. Юра.
— Тоже очень приятно.
Антонина Ивановна было улыбнулась, но что-то помешало ей это сделать. Она опять будто прислушалась к себе. Глубоко вздохнула.
— Так мы работаем, —
— Антонина Ивановна, зря вы думаете, что профессия доярки сейчас не почетна, — сказал Костромин. — Мне кажется, это не так. Я совсем недавно был в одном хозяйстве, там, наоборот, молодежь приживается, а некоторые даже возвращаются из города в родное село.
— Значит, условия есть. Бывала я на таких фермах, возили нас. Что же им не работать, коли на ферме чисто и светло. И пешком не бегать — отвезут, привезут. Отдоилась и — домой. А ежели еще и жилье строят, то молодежь, конечно, остается. А у нас? Иная девчушка придет, увидит, как мы в грязи по колено пурхаемся, понятно, ей не понравится. Женихов у нас мало, молодые сейчас обособленно хотят жить, а где жить-то? Не строят ведь. Вот и уезжают в город…
Она закрыла глаза и медленно навалилась на спинку кресла. Юре послышался сдавленный стон.
— Что с вами? — спросил он.
— Да так, прихватывает иногда, — прошептала Антонина Ивановна, растягивая губы в слабой виноватой улыбке. — Фельдшер говорит, простыла я на сквозняках. Почки, мол, застудила. Послала меня в город обследоваться. Поди уж и зря еду. Может, само пройдет, а я вон работу бросила. Бабам-то трудно будет без меня.
— Знаете, у меня есть анальгин, — сказал Юра. — Я таблетку на зуб кладу, когда он сильно ноет. Возьмите пару штук, хоть на время, да полегчает.
— Нет, нет, — отказалась Антонина Ивановна. — Сроду их не пивала и потому всегда здорова была. Спасибо тебе, родненький.
За окном мелькали березы. Обнаженные, они еще не отогрелись от зимних холодов и сливались с серыми пятнами снега, разбросанными по лесу. На бесцветном березовом фоне ярко и свежо зеленели, словно умытые дождем, сосновые посадки. Проплывали высокие сосны на песчаных буграх вдоль шоссе. Всякий раз, когда Костромин ехал по этой дороге, у него появлялось странное желание запомнить какое-нибудь дерево, и он запоминал, но потом, проезжая здесь вновь, не мог его найти. Лес менялся, точно живой.
Юра по привычке выхватил глазами из лесной чащи приметную корявую березу, но тут же забыл о ней.
— Сильно болит? — спросил он.
— Нет, сейчас отпустило, — ответила расслабленно Антонина Ивановна. — Побаливает, конечно, но не так. Ничего, я терпеливая.
— Вас кто-то будет встречать?
— На вокзале-то? А как же. Куда я одна? Я и города-то не знаю, заблужусь. Родственница у меня там живет. Я ей телеграмму послала. У нее и остановлюсь на первых порах.
Когда приехали, Юра вынес из автобуса увесистый баул Антонины
Антонина Ивановна ищуще глядела по сторонам.
— Че-то нету ее, родственницы-то моей.
— Вы подождите, она, может, просто опаздывает, — сказал Костромин. — Ну, а я побежал. Давайте выздоравливайте и больше не болейте.
— Спасибо, сынок. Дай бог и тебе здоровья.
На пути к остановке Юра заскочил в кафе и с удовольствием выпил бутылку свежего кефира. Потом он стал ждать троллейбус, которого долго не было. Наконец троллейбус подошел, но Юра не поехал. Чувство какой-то вины тревожило его. Еще один троллейбус подкатил, но Костромин остался на остановке.
Он повернулся и двинул обратно к автовокзалу. Антонина Ивановна шла ему навстречу, приседая под тяжестью баула и сумки.
— Нету че-то ее, — растерянно говорила она.
Юра подхватил ее вещи.
— Вы знаете, где она живет? — спросил он.
— Не знаю, но адрес-то у меня есть. На-ко глянь, а то я без очков не увижу, — сказала Антонина Ивановна, протягивая Костромину клочок бумаги с записанным адресом.
В это время Юру окликнули. Он оглянулся и увидел невдалеке «уазик» телевизионщиков. Юре махали.
— Сейчас, — обрадованно кивнул он.
Родственница Антонины Ивановны жила на другом конце города. «У черта на куличках», — подумал Юра.
— Ждите троллейбус, «пятерку», — торопливо сказал Костромин. — Езжайте до конечной, а там спросите. Всего вам доброго.
Они попрощались еще раз, и Юра побежал к машине.
«Почему я? Почему именно я? У меня самого дел по горло», — думал он, злясь неизвестно на кого.
Кивнув знакомому кинооператору, он залез в «уазик». Водителя где-то не было. Ждали, болтая о разном. Юра неспокойно поглядывал на остановку, заполненную людьми. Там среди толпы одиноко стояла Антонина Ивановна.
— Послушай, давай прихватим вон ту женщину, — сказал Юра кинооператору.
— Пожалуйста, — ответил тот, покуривая. — Мне все равно. Согласился бы шофер.
Через минуту Антонина Ивановна сидела в машине.
— Неудобно как-то, — шепнула она Юре.
— Да ну, ерунда. Сейчас вас доставим.
Прибежал шофер, сел за руль, с недоумением оглянулся на Антонину Ивановну. Узнав, куда ехать, присвистнул.
— Не могу, — сказал он. — Времени в обрез.
— Выручи, — попросил Костромин. — Надо помочь.
Водитель вышел и поманил Юру к себе.
— Ты что, офонарел? В такую даль тащиться! Меня жена в универмаге ждет, ковер купила, с работы отпросилась.
— Надо помочь, — сказал Юра.
— Вон весь общественный транспорт к ее услугам. Кто она такая, чтобы ее катать?
— Да это мать моя, — сказал Костромин.
Шофер недоверчиво посмотрел на него.
— Мать моя, — повторил Юра.
— Ну, народ! Сразу бы так и говорил. А то мнется чего-то.
Костромин мягко закрыл дверку.