Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском

Таурин Франц Николаевич

«Товарищи! Наступил один из самых, критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции…»

Ленин призывал и разъяснял, предельно доступно для каждого труженика:

«Все силы рабочих и крестьян, все силы Советской республики должны быть напряжены, чтобы отразить нашествие Деникина и победить его, не останавливая победного наступления Красной Армии на Урал и на Сибирь. В этом состоит основная задача момента».

Ленин, ЦК партии требовали

от всех коммунистов, всех сочувствующих им, всех честных рабочих и крестьян, от всех советских работников:

«…подтянуться по-военному, переведя максимум своей работы, своих усилий и забот на непосредственные задачи войны, на быстрое отражение нашествия Деникина, сокращая и перестраивая, в подчинение этой задаче, всю свою остальную деятельность.

Советская республика осаждена врагом. Она должна быть единым военным лагерем не на словах, а на деле».

Особенно выделял Ленин «разъяснение народу правды о Колчаке и Деникине».

Для Московского комитета, как для всех партийных организаций страны, как для всего рабочего класса, указания Ленина стали боевым приказом. Тысячи агитаторов и пропагандистов несли московским рабочим слова ленинской правды. На заводах и фабриках Москвы состоялись сотни митингов, лекций, бесед.

Особые условия вызвали к жизни такую специфическую форму массовой политической работы, как еженедельные общерайонные митинги. Проводились они регулярно: каждую пятницу, во вместительных помещениях, в хорошую погоду прямо на площадях столицы. С речами на митингах выступали виднейшие деятели партии и правительства.

Сегодняшнее совещание и было, по сути дела, подготовкой к завтрашним очередным общерайонным митингам. На этих митингах надо было рассказать рабочим о раскрытом контрреволюционном заговоре, призвать всех тружеников столицы к укреплению революционной дисциплины и всемерному повышению бдительности, мобилизовать их на новые трудовые усилия во имя быстрейшего разгрома врага.

Поэтому на заседание были приглашены опытные и авторитетные работники партии. Именно им и предстояло выступить завтра на многолюдных митингах во всех районах Москвы.

Ровно за неделю до нынешнего четверга, то есть восемнадцатого сентября, уже под вечер, дежурный одной из подмосковных станций Московско-Киевской железной дороги случайно обнаружил стоящий на путях товарный вагон, вероятно отцепленный от недавно прошедшего поезда, проследовавшего в сторону Москвы.

По документам вагон не значился в числе прибывших на станцию. Устных распоряжений о нем также не поступало.

Дежурный внимательно осмотрел вагон со всех сторон и заметил, что на нем нет пломбы. А прислушавшись, установил, что в вагоне кто-то есть.

На первый стук дежурного никто не отозвался. Лишь после повторного стука

дверь вагона раздвинулась и выглянул молоденький чернявый красноармеец в шинели внакидку.

Между дежурным и красноармейцем состоялся предельно лаконичный диалог:

— Что за вагон?

— Как видишь, на четырех колесах.

— Куда следует?

— Твое какое собачье дело!

— Я дежурный по станции.

Из глубины вагона что-то подсказали, и красноармеец ответил нехотя:

— В Одинцово.

— Что в вагоне?

— Срочный военный груз.

— Документы!

Красноармеец повернулся и сказал кому-то, невидимому в сумраке вагона:

— Буди, документы требуют.

Кого следовало будить, дежурный отчетливо не расслышал, но как будто бы «Ваську». Это несколько насторожило дежурного.

Но к проему двери подошел подтянутый командир, в новенькой форме с ремнями вперехлест, с маузером на бедре, и строго спросил:

— Кто такой?

— Дежурный по станции, товарищ командир! — расторопно ответил дежурный.

Время было военное, а среди командиров попадались нередко люди сильно нервные.

— Срочный груз, — сказал командир. — К утру должен быть на станции Одинцово.

И подал дежурному мандат.

На листе с печатным штампом «Московская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности» напечатано было на слепой машинке, что «дан сей мандат тов. Азарову, который командируется в города Брянск и Орел по весьма секретным делам». И дальше, как положено в столь важном документе: «предлагается всем советским, военным, общественным и партийным организациям оказывать всяческое содействие…»

Разглядев штамп ЧК, дежурный не стал и читать дальше, вернул мандат товарищу Азарову и сказал, что немедленно узнает, какая есть возможность быстро отправить вагон в Одинцово, после чего вернется и доложит товарищу командиру.

— Груз секретный, так что зря о вагоне никому! — строго предупредил командир.

— Слушаюсь, товарищ начальник.

Проводив взглядом дежурного, командир отдал несколько странные распоряжения сопровождавшим груз двоим красноармейцам. Первому:

— Стой у двери и смотри в оба. Патрон в стволе, гранаты под рукой. К вагону никого не подпускай!

Второму:

— Приготовь запальную шашку. Поджигать буду сам.

— Думаешь, стукнет в ЧеКу? — спросил командира первый красноармеец.

— Черт его душу знает! — выругался командир. — На всякий случай. Если отдадим товар чекистам в руки, Петька всех нас отправит в штаб Духонина.

— А сами? — спросил второй красноармеец, снаряжавший запальную шашку.

— Врассыпную и в лес. В Москве не показываться. Сбор на даче в Красково.

Но тревога оказалась напрасной.

Минут через пять стоявший у двери красноармеец доложил командиру, широкими махами отмеривавшему бикфордов шнур из массивной бухты: