Камни последней стены
Шрифт:
— Неужели она стоит пятьдесят миллионов?
— Она стоит гораздо больше, — признался резидент. — Думаю, оценить эту информацию невозможно. И запомните, Данери. С этой минуты вы не имеете права никому и ничего рассказывать. Ни одному человеку, даже моему заместителю. Даже послу Соединенных Штатов. Вы меня понимаете?
— Понимаю. Разрешите спросить, сэр. Я не совсем, понял о чем идет речь.
— И очень хорошо, что не поняли, Данери. Мы едем немедленно. Мне нужно будет связаться с Лэнгли, чтобы прислали специального уполномоченного Директора ЦРУ.
Уже в здании посольства, когда
Ни один из них еще не знал настоящего имени «герра Мюллера», который, проверив нет ли за ним наблюдения, пошел к станции метро, чтобы отправиться в другую часть города. Перед тем как войти в вагон, он посмотрел по сторонам. Данери не знал, что его собеседником был Дитрих Барлах.
Они возвращались домой в своем автомобиле. За их «фиатом» снова двигались две машины, на этот раз даже не скрывавшие своего присутствия. Лариса не подчинилась приказу, когда их машину окружили сотрудники израильских спецслужб. Конечно, у нее хватило ума не достать оружия. Рассказывая о случившемся Дронго, Менахем несколько сгустил краски, но она действительно не вышла сразу из автомобиля. И пока ее напарник как можно медленнее покидал машину, она быстро убрала наушники и отключила аппарат прямой связи с микрофоном Дронго. И лишь затем не спеша вышла из автомобиля.
Ее не стали обыскивать, только попросили сдать оружие, о котором они знали. При посадке в самолет она сдала чемодан с пистолетом в багаж. И получила оружие обратно уже в самом Израиле. Сидя за рулем, она недовольно смотрела на Дронго, расположившегося на заднем сидении. Ей казалось, что он не испытывает неудобства от сложившейся ситуации.
— Вас допрашивали? — спросил Андрей Константинович, когда они уже отъехали на достаточно большое расстояние.
— Конечно, — кивнул Дронго. Он открыл окно и наслаждался бризом с моря. По вечерам здесь бывало прохладно. Поздняя осень и ранняя весна — лучшие времена года в Израиле.
— И что вы им сказали? — нервно спросил Андрей Константинович, поглаживая верхнюю губу.
— Правду, — вздохнул Дронго, закрывая стекло. Их могли подслушать, даже несмотря на включенный скремблер.
— Какую правду?
— Я рассказал, что Бутцман входил в группу сотрудников полковника Хеелиха. Десять лет назад кто-то подставил полковника и его заместителя. И нас интересует, кто это сделал. Вот и все.
— И они вам поверили?
— Не думаю. Они понимают, что мы не стали бы искать мерзавца, который сдал своих товарищей. Во-первых, прошло много лет, а во-вторых, наши билеты, суточные и командировочные стоят больших денег и мы не полетели бы сюда из «археологического интереса».
— И как вы объяснили наш интерес?
— Сказал правду. — Дронго заметил, как нахмурилась Лариса, слушавшая их диалог, и уточнил: — Я объяснил, что мы не только подозреваем предателя в измене, но и полагаем, что у него были какие-то документы.
— Вы с ума сошли? — дернулся Андрей. — Что вы им еще сказали?
— Это
Лариса не стала тормозить, но немного прибавила скорость и с интересом взглянула на Дронго, ожидая продолжения.
— Говорите, — потребовал Андрей.
— Можно одно замечание? — вдруг сказал Дронго.
— Какое замечание?
— Вы напрасно все время трете верхнюю губу. От этого ваши усы не будут расти быстрее. Видимо, у вас ощущение голой губы, какое бывает у людей, сбривших усы.
— С чего вы взяли?
— Это очевидно. Утром, когда вы были чисто выбриты, это было не так заметно, а теперь видно, что раньше у вас были усы, которые вы сбрили несколько дней назад. Вероятно, вы хотели несколько омолодить свой облик, чтобы все принимали вас за телохранителя, каким в сущности вы не являетесь. Вы ведь аналитик, Андрей Константинович. И думаю, что старше меня. У вас неплохие линзы, но заметно, что раньше вы носили очки. И короткая стрижка вас смущает. Ваши седоватые волосы раньше были чуть длиннее.
— Браво, — захлопал в ладоши Андрей Константинович. — Сейчас вы скажете нам имя сотрудника Хеелиха, который стрелял в Бутцмана, и мы вернемся в отель праздновать вашу поразительную наблюдательность. Так кто это был? Вы сказали, что это «он». Значит, либо Гайслер либо Менарт. Кто из них двоих?
— Гайслер. Он попросил визу неделю назад и прилетел в Израиль с группой немецких туристов. За ним особенно не следили, считая, что он не посмеет встретиться с Бутцманом. Но он, очевидно, каким-то образом вычислил нашу встречу. Они еще пока не знают, как. Вчера он не вернулся в свой отель, а сегодня неизвестный стрелял в Бутцмана. Теперь в Израиле ищут Гайслера. Его фото будет передано по всей стране и по телевидению.
— Зачем он приехал в Израиль? — нахмурился Андрей Константинович. — Зачем ему через столько лет понадобилось стрелять в Бутцмана и так рисковать? Его могли убить прямо на месте. Зачем он это сделал? Что за демонстрация своей причастности?
— Не знаю. Похоже, израильтян тоже смущает этот факт. Стрелявший не знал только одного обстоятельства. Оливер Бутцман нашел в Израиле вторую родину, а в лице ее спецслужб — новую работу. И если бы ему были известны какие-то секреты, он бы давно передал их МОССАДу.
— Тогда зачем ему нужно было убивать?
— Этого я не знаю. Желательно было бы еще раз поговорить с раненным Бутцманом, но боюсь, что меня к нему уже не пустят. Его чуть не убили, и предстоящую неделю он наверняка проведет в реанимации. Если вообще выживет, на что я очень рассчитываю. Все-таки у него двое детей, и получается, что я невольный пособник убийцы. Мне это очень неприятно.
Лариса снова взглянула на Дронго, но опять промолчала. Андрей Константинович уселся поудобнее.
— Все, кто с вами работал раньше, в один голос говорили, что это тяжкое испытание, — негромко произнес он. И спустя несколько секунд добавил: — И достаточно интересное.