Канал к судьбе
Шрифт:
Через пятьсот лет зал суда изменился. Он был погружен в более густой полумрак, на витражных окнах появились золотые эмблемы, похожие на религиозные символы. Судьи на первый взгляд казались такими же — седые головы, черные мантии, — но их лица выглядели иначе: на них лежал отпечаток порока и лицемерия. Корнуэла охватили дурные предчувствия.
И говорили судьи совсем по-другому.
— Вы раскаиваетесь? — спросили они, а когда он выразил недоумение, принялись кричать, чуть не задыхаясь от праведного гнева.
—
Его отослали назад, выделив месяц для отдыха и лечения — несмотря на защитные меры, длительный анабиоз наносил организму вред.
Корнуэл был рад, что не вышел на свободу в эту эпоху. Он увидел, что его прогноз снова подтвердился, и мороз пробежал у него по коже. В первые сто лет утилитарные принципы ужесточились до такой степени, что даже отвлеченные неплодотворные мысли оказались под запретом. А теперь наступила пуританская религиозная фаза, которая планомерно уничтожала элементы инакомыслия, еще оставшиеся после последнего из восстаний, которые пытались избавиться от мертвой хватки прикладной науки.
По прошествии следующих пятисот лет эмблемы все так же красовались на окнах, но позолота потускнела, и судьи казались более любезными. Следовательно, пуританский период выполнил свою задачу и канул в лету.
И все же что-то было не так. Верховный судья демонстрировал крайнюю озабоченность, почти сочувствие.
— К сожалению, произошло недоразумение. Ваше дело утеряно. Боюсь…
— Ага, валяйте, — кивнул Корнуэл. — И, главное, никуда не спешите. Усыпите меня еще на тысячу лет.
Судья сделал ему предупреждение:
— Я оштрафую вас за неуважение к суду.
— Похоже, я и правда перестал уважать суд, — устало вздохнул Корнуэл.
В следующий раз он проснулся в совершенно другом месте — в огромном монументальном здании, отделанным мрамором и блестящими камнями дивной красоты. Здесь находились тысячи спящих мужчин и женщин.
— Они тоже ожидают пересмотра дел? — поинтересовался Корнуэл.
Сопровождающий его человек заговорил на труднопонимаемом диалекте. Нет, они не ожидают пересмотра. Часть из них — политические изгнанники. Часть — неизлечимо больные, ожидающие во сне изобретения лекарства от их недуга. Остальные… ну, остальные оказались здесь просто потому, что так захотели. У них не осталось ничего, ради чего стоило жить, но и умереть они пока не готовы. Еще здесь немногочисленные любители приключений, желающие проснуться в более волнующем будущем.
— Начало конца, — констатировал Корнуэл.
Человек переспросил, но Корнуэл не стал объяснять. Поздно. Люди убегают от жизни, добровольно выбирая многолетний сон. Значит, уже слишком поздно. Человечество подавляло свои душевные движения и уничтожало красоту до тех пор, пока жизнь не превратилась в унылую размеренную череду дней. Словно заключенные, люди отбывали свой век
Осматривая Дворец Спящих, Корнуэл отметил, что интерьеры не лишены красоты и изящества: видимо, осознав опасность, архитекторы попытались возродить старые человеческие ценности, выдавленные из жизни безжалостными столетиями. Но тут же он понял, что с красотой они опоздали. Умы и души людей безвозвратно искалечены и уже не способны на эмоциональные порывы.
Как выяснилось в новом здании суда, теперь его обвиняли в совершении отвратительных преступлений, среди которых — не только убийство, но и другие ужасные злодеяния… бесчеловечные акты, о которых тысячу лет назад никто даже не помышлял.
Очевидно, его документы не только потерялись, их еще и перепутали с чужими. Потратив неделю на споры, суд, в конце концов, решил отослать Корнуэла назад во Дворец Спящих — в надежде, что за тысячу лет документы будут найдены и приведены в порядок.
Когда он проснулся в следующий раз, никто не разобрал его языка. Никто даже не понимал, почему он здесь. Впрочем, никого это и не интересовало. Дворец Спящих опустел, лишь несколько комнат оставались заняты. Но оборудование выглядело более совершенным и использовало, насколько Корнуэл сумел разобраться, целиком новый принцип действия.
Единственные люди, которых заметил Корнуэл, были угрюмые техники. Не обращая на него никакого внимания, они неспешно вышагивали по своим делам. Их сопровождали собаки, которые выполняли различные поручения, переносили оборудование и вообще казались куда более разумными и деятельными, нежели их хозяева.
Наконец люди с собаками подошли к Корнуэлу и отвели в комнату, где стояла одна из новейших анабиозных камер. Изъясняясь на неизвестном языке, люди показали ему жестами, чтобы он забирался внутрь устройства.
— А где же суд? — крикнул Корнуэл. — Где судьи? Я должен с кем-нибудь поговорить. Куда все подевались?
Люди хмурились, бормотали что-то непонятное и подталкивали его к камере.
— Что вы со мной делаете? — возмутился Корнуэл. — Зачем разбудили? Кто вы такие?
И в тот момент, когда он кричал на них, к нему пришел ответ. Он возник прямо в сознании, будто кто-то произнес его спокойно и терпеливо, как мать, успокаивающая испуганного малыша.
Они разбудили тебя, чтобы перевести в другую камеру.
— Снова ты! — прошептал Корнуэл. — Я думал, что потерял тебя. Тысячи лет прошли, а ты все еще здесь.
Ответ возник тотчас же:
Я не оставлю тебя. Мы неразлучны — хоть до конца времен, если потребуется.
— Ты судьба? — спросило сознание Корнуэла.
Да. Я судьба.
И тут же все кончилось. Корнуэл ощутил холод сомкнувшейся вокруг него реальности.
Не взглянув на собак и людей, он поднялся в анабиозную камеру.