Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
На нем была красная атласная рубаха, сшитая "его мамочкой" императрицей и расшитая синим шелком. Рубаху перехватывал сплетенный из шелковых нитей пояс с кистями. Широкие бархатные штаны заправлены в лаковые сапоги гармошкой.
Святой словно бы усмехнулся:
— Мир вам и благословение Божие! — и вприпрыжку, выламываясь и гримасничая, обошел всех, ощеряясь и, как Петрушка, размахивая руками. Он говорил на странном и непонятном русском, то и дело к месту и не к месту вставляя церковные слова. Никого не пропустил: всех прижал к
К его руке приложились почтительно и благоговейно.
Гришка благословил всех и каждого одарил несколькими словами.
Сухомлинову сказал:
— Навострен у тебя меч Господень?
Архиепископу Гермогену бросил:
— С нами Бог!
Царицынскому старику Илиодору заметил:
— Не одолеть нас жидам, сами сгинут!
Макарову холодно кинул:
— Пора кончать.
Елену обнадежил:
— Ищи исцеления во мне, сестра моя, и в тебе будет благоволение мое!
Квачи хмыкнул, довольный.
Наконец пришел и его черед.
— Ищи и обрящешь! — ободрил его святой.
От обер-прокурора Синода он отвернулся.
Помощник обер-прокурора Саблер рухнул ему в ноги, плача и лепеча:
— Благословения, святой отец! Благословения и благоволения жажду!
Босая пророчица, апостол и "богородица" Лохтина вместе с Саблером пала ниц, обняла святого за колено и поцеловала носки его сапог. Распутин поднял обоих, обоим отер поцелуями слезы, обоих обнадежил, всплакнул вместе с ними и прослезил других.
При виде этого по гостиной пополз шепоток:
— Лукьянова отстранят, обер-прокурором Синода назначат Саблера...
Затем все расселись и завели душеспасительную беседу.
По одну сторону от себя святой усадил своего апостола, а по другую — сияющую царственной красотой Елену; ей он сперва положил на колени, затем постепенно добрался до бедра.
Квачи обратил внимание на эту руку, усмехнулся в усы и подумал: "Клюнул! Началось!"
Лохтина обняла учителя за талию и прислонилась затуманенной головой к его плечу. Елена поначалу смущалась: сидела, потупясь, время от времени вскидывала черные миндалины своих глаз, каждый раз видела голубые фасолинки глаз святого и опять кокетливо отводила взор в сторону, пряча его за сетью ресниц.
Под конец и она склонила свою божественную голову на грудь учителя, закрыла глаза и затихла.
Все благоговейно взирали на эту живую картину и целомудренно улыбались, вспоминая сцену из "Священного писания" — Спаситель, Мария и Марфа.
"Вообще-то Елена больше похожа на Марию Магдалину..." — хмыкнул Квачи.
Вдруг святой старец ткнул в него палец и:
— Ты кто? — спросил.
— Князь Квачантирадзе, святой отец!
— Выходит, кавказец... Не люблю... Дикий народ... Чуть что — за кинжалы хватаются... Басурманы.
Квачи
— Я, святой отец, грузин. А грузины — православные.
Гришка удивился.
— Нешто христяне? Как тебя звать?
— Наполеон Аполлонович.
— Наполеон? Аполон? — опять удивился Гришка.
Его апостол, вдова Лохтина, объяснила оба имени.
— Значит, оба язычники, бесы! С нами крестная сила! — воскликнул Гришка и перекрестил всех.
Хозяйка дома шепнула ему на ухо:
— Молодой человек кузен этой дамы — Елены. Если помнишь, мы несколько раз говорили о нем.
Гришка сразу оттаял, подобрел.
— А-а-а-а, Аполончик? Так это ты дрался на Капказе за госусударя-батюшку, и святую Русь? Я тебя знаю, хорошо знаю! Ты был еще ранен, верно? Мне ндравится твое имя. Подь ко мне! Хатишь вина? — он еще раз расцеловал Квачи и его кузину.
Квачи от вина воздержался, сказал, что не пьет.
Разговор зашел о судьбах России, евреях, революции, третьем Риме и его всемирном господстве. Квачи воспользовался темой разговора и продемонстрировал живость своего ума, преданность церкви и престолу.
— Столыпин и Щегловитов — вот две могучие опоры святой Руси... Крамола еще не изжита до конца, ее корни не выкорчеваны... Гидра смуты и революции жива, у нее бьется сердце! Долг каждого сына отечества — очистить от скверны нашу прекрасную родину и святую церковь!
Квачи долго говорил об этом предмете; он плеснул масла в затухавшее пламя и перепугал успокоившихся было господ.
Вдова Лохтина подхватила его речи, снова вспыхнула, воспламенилась и с воплем рухнула в ноги святому:
— Гибнем, святой отец! Спаси и помоги, святой отец! Спаси!!!
Что-то забормотал и залепетал Саблер. И все прочие вслед за ним заволновались, повскакали с мест. И пошли опять чмоканье, жаркие объятия, слезы и поцелуи...
В тот вечер решилась судьба нескольких министров, сенаторов, и архиепископов. Одни опустились вниз по житейской лестнице, другие вползли на ступеньку выше.
Гости постепенно разъехались.
Святой отец увел Елену в комнату направо, хозяйка потащила Квачи в комнату налево.
Через час опять собрались вместе — на этот раз все были довольны друг другом.
Раскрасневшаяся Елена так и пылала; волосы ее растрепались, глаза маслянисто поблескивали.
Хозяйка дома и святой пошептались.
— Подь сюда! — позвал Гришка Квачи. — Ты мне ндравишься. Хатишь дружбу? Акромя таго, будиш мине охранять, патаму как жиды и люцинеры больно зло супротив мине имеют. Хатишь? Мотри мене харашо! Таня, подай икону, клятву будим давать.
Хочет Квачи дружить с Распутиным? Что за вопрос! Целый год он только об этом и мечтал, целый год прокладывал дорогу к старцу, искал путей-подступов к нему, ибо прекрасно сознавал, что именно он был подлинным царем и патриархом России и держал в своих руках всю власть над этой необъятной страной.