Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

Затем обсудили предложенный Квачи план.

— Учитель! — говорил Квачи в тот же вечер Распутину. — Святой отец! Ты так пекся обо мне, позволь хоть в малой степени отблагода­рить... Если ты в настроении, пять красавиц хотят с тобой в баньку... — и шепнул на ухо еще несколько слов.

Гришка расплылся.

— Где? Когда?

— Этой ночью, у князя Юсупова...

— Красивые, говоришь?

— Красавицы из красавиц!

Гришка не дал договорить и, растроганный, обнял своего благо­дарного ученика

и надежного защитника.

Примерно в полночь Юсупов с Квачи подъехали на автомобиле к дому Гришки и стали подниматься по лестнице.

— Нет, не могу! — вдруг прошептал побледневший Феликс и при­слонился к стене.— Это низко, неблагородно! Я готов застрелить его здесь, но заманить в свой дом и... В этом что-то нечестное.

— Надо было думать раньше! — заметил Квачи.

— Вы правы! — Феликс собрался с духом.

Взбежали по лестнице, постучались в дверь и обнялись с расфран­ченным Гришкой.

Квачи с деланным смехом поддел старца:

— Ну, святой отец, отправимся во святые места!

Гришку словно куснуло подозрение:

— С поцелуем Иуды схожи твои лобзания, Аполончик! — и оки­нул взглядом обоих. В глазах мелькнул огонек недоверия.

Квачи с Юсуповым прикрылись шутками и смехом.

— Аполончик! Мы с тобой клялись друг другу в верности до гроба... Много я тебе сделал хорошего... Если у вас зло задумано, вспомни Господа и удались от меня.

— Учитель! Святой отец! Ты, верно, шутишь!.. — Квачи восклик­нул это с таким искренним укором, что погасил вспыхнувшее в Гриш­ке сомнение.

— Чудной ты, право, шуток не понимаешь! — осклабился старец. Но потом еще разок заглянул в глаза и пригрозил: — Мотри у мине!

Минут через двадцать все были в юсуповском дворце.

Квачи с Феликсом пили шампанское и потчевали старца.

— Святой отец, вот ваша любимая марсала. Почему не пьете?..

С верхнего этажа доносились звуки граммофона.

— Гости еще не разъехались...— неловко объяснил Феликс.— Сей­час разъедутся и... Красотки уже здесь...

Гришка выпил бокал марсалы, заел двумя пирожными.

— Почто енто не едите? — подвинул пирожное князю.

Квачи с Юсуповым переглянулись.

— Спасибо, святой отец... Я не любитель...

— Для вас приготовлены, святой отец... Ваши любимые...

Пирожные были отравлены так же, как и марсала.

Квачи и Феликс с замиранием сердца ждут действия яда и, всмат­риваясь в Гришку, думают: "Не подыхает! Ну и живучий, пес..."

Гришка захмелел, выпил подряд два бокала и заел пирожными. По­веселел. Ждет красоток, ржет, как жеребец, и нетерпеливо бьет ко­пытом.

— Наливай ишо!

Еще два стакана. И опять ничего!..

"Столько яду стадо буйволов свалило бы"...— волнуется Квачи и косится на Феликса.

— Я... Я сейчас вернусь... Сейчас... — лепечет

тот и выбегает из комнаты.

Этажом выше Пуришкевич, великий князь Дмитрий, капитан Су­хотин и доктор Лазоверт ждут конца. Все четверо бледны и взволно­ванны. Феликс вбегает в комнату и кричит истерически:

— Не могу!.. Не могу!..

— В чем дело?.. Что там у вас?

— Яд не берет его... Съел с десяток пирожных, выпил бутылку вина и хоть бы что!

— Не может быть,— бормочет доктор Лазоверт.

— Феликс! Возвращайтесь и скажите князю Квачантирадзе, что теперь его черед. А это положите в карман...

Феликс положил револьвер в карман и сбежал вниз.

— Князь, ваш черед...

Прекрасно! Квачи выполнит свой долг...

Он обернулся к Распутину.

— Святой отец! Учитель! Мои женщины скромны и стыдливы, не станут кутить с нами. Мы с Феликсом уйдем... А баня тут недалеко... Если понадобится, только кликните... — и оба вышли.

К Гришке, скромно потупясь, вошли женщины, все ангельски хо­роши собой. Сбиваясь и смущаясь, завели беседу. Гришка распалился, сел на любимого конька; бия себя кулаком в грудь, стал кричать:

— Я — святой!.. Ко мне не пристает грязь. Я не знаю похоти! Хошь, докажу!.. Показать? Айдате со мной! — и повел их в натоплен­ную баню.— Хошь на меня ложись, хучь сбоку подваливай... Во, види­те? По мне ничего не заметно... Валяетесь подле меня, что чурки... Ни­чего не чувствую... И кровь не закипает, и сердце молчит, и... Убеди­лись? А вот теперь, теперь святой дух меня покинул, теперь я опять мужик... Теперь, давай... зачнем!

Перепуганные женщины выскочили из бани и заложили на крюк дубовую дверь.

Озверевший бугаина с разгона налетел на нее — раз, другой, тре­тий; после четвертого удара дубовая дверь слетела с петель и голый

Гришка с ревом вырвался из клубящейся бани. Он бежал, согнувшись чуть не вдвое. Сшибая двери, ворвался в одну из комнат.

Феликс Юсупов встал у него на пути и трижды выстрелил из ре­вольвера. Гришка застонал и рухнул.

"Убит!" — решили все. И сошлись в соседней комнате, обговорить, как быть дальше.

Погодя Квачи вернулся, присмотрелся к лежащему на полу Гриш­ке: наклонился, взял за руку. Вдруг рука убитого вывернулась и же­лезным обручем обхватила Квачи.

— На помощь! — завопил он, пытаясь вырваться.

Распутин отпустил его, приподнялся и выбежал в коридор. Заговор­щики бросились следом. В руках у Феликса и Квачи сверкнуло ору­жие.

Григорий уже был в саду.

Квачи, как голодный тигр, шел по следу. За ним бежал смертель­но бледный Юсупов.

Наступал рассвет. Дорожка сада едва проступала из тьмы. Старец исчез. За спиной Квачи послышался слабый стон: Феликс, хватая ру­ками воздух, повалился на землю.