Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

Берлинская биржа походила на сумасшедший дом. Одни связали судьбу и свое состояние с войной, другие — ставили на мир: крутил­ся поистине неистовый вихрь из акций, облигаций и тысяч ценных бумаг, а также бумаг, не представляющих ни малейшей ценности; одни в течение дня взлетали на немыслимую высоту, другие низвер­гались в бездну.

Квачи поставил на войну и, соответственно, положил глаз на ак­ции рудников, сталелитейных концернов и оружия. Воспользовавшись ситуацией, вступил в сговор с игравшими на понижение и скупил акции Шнейдер-Крезо, Шкоды,

Армстронга и Круппа. Вложил в эту операцию все, оставшись почти без наличности.

Затем, подхватив лозунги толпы, стал вопить на улицах, в газе­тах, в кафе и салонах:

— Нах Пари! Нах Москау! — На Париж! На Москву!

Через несколько дней из Германии проник во Францию и там тоже сорвал голос:

— А Берлин! А Берлин! — На Берлин!

Позже, вернувшись в Россию, надрывался, где только мог:

— На Берлин! На Константинополь!..

Прошло время. Искра, высеченная в Сараево, ярким пламенем охватила весь мир. Выстрел Принципа отозвался эхом, гром которого достиг небес. Капля крови, пролитая в Сербии, сперва превратилась в реку, а затем разлилась неоглядным морем. Миллионы обученных воинов яростно ринулись друг на друга. Остальные подперли тылы и стали служить кровавому Марсу, одинаково страстно утверждая: "С нами Бог!" И крестились окровавленными пальцами, и молили Властителя Душ о поддержке, видя в нем военного союзника.

Враг рода человеческого сперва ступил в кровь по щиколотку, затем вошел по колени, погрузился по пояс в кровавую запруду, а под конец саженками вплыл в кровавый омут и целых пять лет бул­тыхался в нем.

Поднебесье и преисподняя захлебнулись слезами и кровью, ог­лохли и ослепли от плача, причитаний и стонов.

Только Квачи Квачантирадзе с подручными точно зубастая щука шнырял по морю крови, носился по гудящему мировому пожарищу и, обезумев от свалившейся удачи, сражался на всех фронтах:

— Акции Шнейдер-Крезо продать!.. Круппа купить!.. Армстронга заложить!.. Шкоду выбросить!.. Сахаром запастись!..

Но вот к нему зажился французский закон в фуражке с козырь­ком:

— Квачи, на фронт!

Квачи на фронт? То есть, на войну? В Верден или в Ардены?.. Спя­тили они, что ли? А вдруг рядом разорвется снаряд и прольется кровь? И какая кровь — князя Квачантирадзе, афганского принца, грузинско­го Багратиона!..

И поскольку Лондон все еще был опасен для него -— уж очень он там наквачил и проквачился во время своего пребывания, Квачи с товарищами вынырнул в Манчестере.

Прошло немного времени, и тот же закон настиг его в Англии:

— Тотальная мобилизация! Все на фронт!

— Бесо, видать и туточки свихнулись! Айда в Рим...

В Риме повторилось то же самое.

И только в Женеве Квачи достиг мирного берега. Забрался повы­ше в Альпы и с тихой своей кочки, с безмятежного островка погляды­вал на полыхающий пожар войны.

Там, на островке, его нашло письмо Распутина. Учитель писал:

"Брат мой Аполончик!

Чаво виляйся~то по иропе паганой? Воротись суды, ато скушно биз тибя да дилов очинъ много. Здеся будит у тибе мир, покой, сла­ва, деньги и благодать Божия. Да тащи суды илену и таню. Так хочу я! Да, я! Григорий! Мотри, не опоздай.

Да, Григрий!"

Напуганный и обрадованный этим письмом российский посол обеспечил Квачи комфортабельное путешествие по суху и по морю и просительно скуксился на прощание:

— Уж замолвите за меня пару слов перед святым старцем...

Бесо разыскал где-то Елену. Прихватили и ее с собой.

Кто знает — чьей-то волею, или же волею судеб случилось то, что случилось: при погрузке на корабль на пристани Квачи лицом к лицу столкнулся с Ребеккой. Ни Квачи, ни Ребекка не вспоминали историю расставания.

Из трюма на палубу вылез Исаак Одельсон. Захныкал:

— Разорился! Еду в Питер к моему дяде... Гинцу...

— Гинцу? Гинц ваш дядя? Что же вы раньше не говорили?..

Квачи несколько раз прижимал Ребекку в темных пароходных закутках, но Реби упрямо твердила:

— Нет, нет... Только не здесь... Не будь таким нетерпеливым...

Пароход в сопровождении крейсеров прибыл в Берген. Пересели в поезд, пересекли Норвегию, добрались до Стокгольма.

Едва Квачи успел переодеться в гостинице, как к нему заявились Одельсон с каким-то немцем. Осмотрели номер, заперли дверь, уса­дили Квачи и зашушукались, то и дело выглядывая в коридор и ози­раясь. Шушукались долго, часа два. Наконец сговорились и встали с каменными лицами. Выходя из номера, Одельсон обернулся:

— С этой минуты мы не знакомы. Вы знаете только Ребекку, у которой берете уроки французского. Связь через нее. Прощайте!..

Кое-что Исаак передал в тот же вечер. Целой ночи не хватило на то, чтобы выслушать Реби и самому высказаться.

Наутро Квачи нашли какие-то грузины, тоже заперлись с ним и зашептали:

— Нам выгодней, чтобы победила Германия: поработайте на нем­цев с той стороны. В случае их победы, мы, как Польша, хотя бы получим автономию...

— Грузии ни к чему автономия.

— Ради чего же мы проливаем кровь?

— Ради великой России! Ее победа — и наша победа! А все ос­тальное — язык, национальная культура, политические права — химе­ра! Чего вы вцепились в эту Грузию — горсточку народа на крохотной земле! Окиньте взглядом Россию — шестая часть Земли! Если у вас есть силы, расправьте крылья и парите по этому бескрайнему про­стору!

Но земляки не отступились, и Квачи решил дать им расплывчатые обещания — вдруг из них удастся вытопить жирок.

Вернувшись в Петербург он за две недели раскинул ажурную сеть, прорыл осыпавшиеся канавы, протоптал заросшие тропки и навел новые мостки.

Избежав воинской повинности, вырядился в форму "земгусара", навинтил на сапоги лихие шпоры, приделал кокарду к военной фу­ражке, на плечи — золотые эполеты, не забыл и аксельбант, и бравый блестящий князь вернулся к проспектам, ресторанам, клубам и при­дворным красавицам, коих за прошедшие годы развелось больше, чем прежде.

Сказ о "Добром самаритянине" и новом успехе Квачи

В один прекрасный день на Невском проспекте открылась кон­тора с вывеской золотыми буквами: "Общество помощи инвалидам и жертвам войны "Добрый самаритянин".