Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
Юная девица, как растение без корня; зрелая же женщина — укоренившаяся липа. Девица сеет, а женщина — пожинает. Первая учится, вторая — учит. Одна застенчиво улыбается или заливается колокольчиком, другая же хохочет и стонет. Ласка девицы — нежный ветерок, ласка женщины — буря. Страсть девицы — язычок пламени, вспыхнул и нет его, страсть женщины — уголь, пышущий жаром. Наконец-то Квачи понял Исаака и разделил его вкусы...
Но будь проклят тот, кто выдумал деньги! Лиры и доллары текут между пальцев, как вода! Разок-другой Квачи обстриг тонкорунного американца Ватсона и еще парочку лопоухих
Турки сторонятся молодцов вроде Квачи; что же до здешних греков, армян и евреев, те сами не прочь поживиться за его счет. С ними Квачи как облупленный — словно они голеньким держат его на ладони. Не успеет самтредский плут раскрыть рот, а эти прощелыги уже знают, что он хочет сказать, и ответ у них готов: Квачи только нацеливается извлечь из тайника хитроумный капкан, а они уже расставили вокруг с дюжину куда более хитроумных; Квачи начинает плести сеть, а сам уже опутан по рукам и ногам!.. Нет, здесь нет никакой возможности работать. Этот город не для порядочных людей. В Париж! В Рим! В Лондон!..Но... в Европу Квачи не пускают — не дают визу. Видно, наслышаны о нем; и здесь нашлись враги — ставят палки в колеса, порочат его честное имя.
В конце концов Квачи смирился: "Будь, что будет!"
Но безденежье и в Стамбуле не сахар. А потому Квачи взялся за ум только тогда, когда бросил извозчику последнюю лиру.
Стамбул — столица эмигрантов. В Перу русская речь звучит чаще турецкой. Квачи переходит из ресторана в ресторан, из каваханы — в кавахану, что-то делает, о чем-то хлопочет, кого-то ищет... При благоприятном исходе "проворачивает" дельце. Заводит шашни с красотками, уводит их и сбывает Ватсону или кому другому, за что ему перепадают горькие объедки с ватсоновского стола.
Ватсон познакомил Квачи с врачом, врач свел со старухой, старуха немногословно объяснила:
— У нас в городе пропасть бездетных женщин: мужья есть, а детей нету... Ты меня понял?
Как не понять! Квачи должен помочь бездетным супругам обзавестись дитем. Пожалуйста! А цена?
— О цене договоримся. Главное — гарантировать тайну.
Квачи примет и это условие.
Уже принял и исполняет все условия договора. Исполняет на совесть, тем и живет.
Однажды в поисках клиентуры он заглянул в махонький стамбульский дворик.
— Здесь живет мистер Дербли?
— Нет, мистер Дербли в этом доме не живет.
Господи! Чей это голос? Кто это стоит на маленьком балкончике? Чьи это волосы — золотистые мягкие локоны? Чьи глаза — голубые, глубокие и сияющие? Эти губы, чуть поблекшие и трепещущие?.. Некоторое время они почти испуганно смотрели друг на друга. Неужели?!
— Ребекка, ты?!
— Я! Конечно, я! Не узнал?
— Моя Ребекка!.. Моя Реби! — в два прыжка Квачи одолел дворик и прижал Реби к груди. Она сдержанно и скромно ответила на страстный поцелуй и, смущенная, обернулась. В дверях комнаты стояла другая женщина.
— Господи! Елена!! И ты здесь?! — он обнял Елену, бормоча: — Обе вместе... Обе в один день, в одном доме. Двойная удача...
— Заходи,— пригласила Елена.
Вошли в дом.
Квачи оглядел бывших подруг. На них были дешевые платья из ситца, да и те в заплатках; пальцы исколоты, глаза красны от бессонницы. По щекам Ребекки текли слезы.
О чем ты, Реби? Что ты? Поделись печалью со своим Аполлоном. Не смущайся и не робей. Он простил твою слабость — то, что, не выдержав пыток, ты выдала его на допросе у Павлова.
— А Павлов?..
— Я слышал, что месяц назад его расстреляли в Тбилиси...
Ребеку не обрадовала эта весть. Как, впрочем, и Квачи.
Елена слегка побледнела.
"В самом деле,— припомнил Квачи.— Ведь между нею и Павловым одно время что-то было..."
Елена с Ребеккой поведали Квачи свою жизнь.
Пять лет назад они бежали из Петербурга — Исаак, Ребекка, Елена и несколько их знакомых. Не доезжая до Москвы, застряли на маленькой станции. Там их ограбили. Почти через полгода кое-как добрались до Одессы — с пустыми руками, чуть ли не голые и босые. Попрошайничали и ради куска хлеба не гнушались самой грязной работой. В Киеве случайно встретили Витгенштейна: Квачи помнит этого господина, безуспешно соперничавшего в Париже со счастливчиком Аполлоном?
— Помню, прекрасно помню...
Какое-то время Витгенштейн помогал Елене, но потом его расстреляли.
— Кто?
— А кто знает! Тогда все расстреливали друг друга: Петлюра, Скоропадский, Махно, генералы, белые, красные...
В Одессе выяснилось, что родственники Исаака и Ребекки, на которых возлагалась вся надежда, ограблены дотла.
Когда к городу подошли красные, погрузились на корабль и бежали в Константинополь — все-таки Исаак был очень умелый мужчина...
— Почему — был? — не понял Квачи:— Кстати, где он?
— Умер,— ответила Елена.
Ребекка опять всплакнула. А Елена продолжала:
— Исаак действительно был умелый человек. Открыл здесь ресторан, и с вполне приличным доходом. Мы с Реби тоже там работали.
А полгода назад Исаак простудился и... После его смерти выяснилось, что за ресторан мы должны по кредиту. Пришлось его продать.
Теперь вот шьем и штопаем, тем и живем...
Многих еще припомнили они. Одни умерли от голода или от горя, других арестовали или уничтожили, а третьи по Парижам, Стамбулам и Прагам, в России или в Европе стирали белье, таскали чемоданы, мыли посуду по ресторанам, надрывались и таяли на глазах.
Квачи пригласил подруг в ресторан, но получил отказ, поскольку у них не нашлось подходящих платьев.
Расстались поздно ночью.
Что делать Квачи? Как быть? Помочь этим женщинам? Обязан ли Квачи взваливать на себя такую обузу? Разумеется, не обязан: когда-то каждый из них получил свое, сполна вознаградив другого.
Но все-таки... Кто знает, как жизнь сложится дальше.
На следующий день Квачи повел обеих в знакомый притон.
Там все уже были пьяны. Визжала музыка. Фокстрот, танго и танец живота вихлялись и бесстыдничали столь откровенно, что краснела даже забредшая на запах уличная сука. Женщины время от времени уводили распаленных клиентов и вскоре возвращались.