Канатные плясуны
Шрифт:
— Именно, учреждение культуры, а не постоялый двор, — резонно возразил Ренат. — Кто нас туда ночевать пустит?
— Я главрежа знаю, вспомни, я рассказывал, он мою пьесу поставить на сцене этого театра собирался, — высокомерно бросил Дима. — Так неужели не найдется, где переночевать автору — с компанией?
И он решительно забарабанил по парадной двери. Стук его кулака гулко отдавался в казавшемся пустым здании, но минут через десять загремел отпираемый замок и тяжелая высокая створка двери со вздохом
Им открыла сторожившая театр женщина с седыми тщательно уложенными волосами.
— Мне срочно нужен главный режиссер, — строго сказал Дима.
— Мы с ним встречались в Москве на фестивале, и он приглашал приехать…
— И ехали бы сразу к нему, зачем такой шум поднимать? — удивилась сторожиха.
— Да вот незадача, адреса я его не запомнил, — Дима развел руками. — Не могли бы мы отсюда ему позвонить? Он обрадуется, не сомневайтесь.
— Проповедники, что ли? — поинтересовалась сторожиха. — А какой ориентации?
— Почему — проповедники?
— А у нас последние годы только проповедники разные театр арендуют. Из Америки приезжали, Кореи, а один — с кометы Галлея…
— Про комету он загнул, — не поверил Ренат. — Не так уж она близко от нас и пролетела.
— Вот и я думаю, загнул, — согласилась пожилая женщина. — Правда, он не утверждал, что лично прилетел, а что-то про своего астрального двойника талдычил.
— Вот чушь! — хмыкнула Джессика.
— А мы не против, — женщина покачала головой. — Вот после концертов, когда «металлисты» всякие приезжают, молодежь и насорит, и кресла попортит… А у проповедников тихо так, чинно, книжки раздают. Разве что стошнит кого во время медитации.
— А спектакли какие сейчас идут? — жадно спросил Семен.
— Спектакли? — она удивленно посмотрела на него. — Какие спектакли?
— Как какие? С актерами…
— С какими актерами, где теперь им взяться у нас? Хорошо еще, денег за аренду хватает здание содержать…
— Так вы позволите позвонить?! — вмешался Дима. — Вашему главному…
— Ох, и не знаю… Вот если бы вы были проповедниками или на худой конец «металлистами»… А так… стоит ли беспокоить начальство в такой час? Подождите завтра.
— Гастролеры мы, — вдруг ни с того ни с сего вмешался «Робин Гуд». — Обширнейший репертуар. Греческая трагедия, сатирические куплеты, фокусы с полным разоблачением.
— Я лично разоблачаться, то есть раздеваться, не стану! — возмутилась Джессика.
— Ладно, заходите внутрь, — смилостивилась сторожиха.
В комнате, где она дежурила, стояла клетка с волнистым попугайчиком.
— Сю-сю, — сказал Дима, теребя пальцем прутья клетки и надеясь подлизаться к сторожихе.
— Козел, — картавя ответил попугайчик. — Попа хо-о-роший…
— Никогда не думал, что у птиц такой обширный словарный запас! — изумился Семен.
— И
— Звоните, — сторожиха нервно протянула трубку. — Это вообще не мой попугайчик.
Через пару минут все было улажено.
— Мой знакомый главный режиссер… сдает нам весь театр на любой срок. В гостинице получилось бы дороже, если на каждого по номеру, — почему-то смущенно пояснил он.
— И пусть забирают отсюда попугайчика! — вдруг взъерепенилась Джессика. — Раз помещение наше, я не позволю всякому там обзываться! Неизвестно, что он про меня скажет!
Тихо, словно зал был полон и уже начался спектакль, они прошли по проходу и уселись в плюшевые кресла первого ряда. Тем временем Дима включил прожектор-пистолет, и его направленный луч высветил круг на темной сцене.
— Я боюсь, — тихо прошептала Джессика.
— Мне тоже стало страшно, — признался Семен.
— «ОСЕНЬ», — провозгласил Дима, появляясь в свете прожектора. — Исполняется впервые.
И начал:
— Подожди, не исчезай, — протянул руку, словно дотронулся до плеча невидимой собеседницы, — Ты придешь снова? Ты придешь? — настойчиво повторил он.
Сел на расшатанный стул и сжал ладонями голову.
— Не надо, милый, не из-за чего, — ответил он сам себе изменившимся голосом.
— Я боюсь, когда ты уходишь.
— Почему?
— Это осень, — сказал он. — Последняя осень.
— Будут еще.
— Не знаю.
— Будут, будут, — успокоил он сам себя, как ребенка.
— Я устал.
— Не надо. Не из-за чего.
— Ты дрянь, — выругался он. — Все время норовишь улизнуть…
«Тут она погладила его по небритой щеке,» — сообщил Дима зрителям.
— Желтые листья уже упали, — с обидой отметил он. — Скоро они сгниют, — добавил мстительно.
Она отдернула занавеси.
— Скоро рассвет. Ты мне не нравишься такой.
— На улице пожар? — спросил он.
— Нет, просто туман.
— Ты счастлива?
— Нет, просто туман.
— Пахнет дымом.
— Это листья жгут.
— Ждут? — не расслышал он. — Чего ждут?
— Огня.
— Все его ждут.
— Нет, все его боятся.
— И ты?
— Мне все равно.
— Ты дрянь, — снова завелся он.
— Прекрати. Скоро рассвет.
— Нет, это кончается осень.
— Будут еще.
— Нет.
Они замолчали.
Солнце еще не взошло, но на улице стало совсем светло.
Была такая тишина, что казалось — метла первого дворника зазвенит, как виолончель. В воздухе пахло дымом и сырой землей.
Старик сидел в кресле. Казалось, он спал с открытыми глазами. Соседи считали его немного чокнутым — по ночам он любил разговаривать сам с собой.
Он был очень стар.
Он был очень одинок.