Каникулы с невидимкой
Шрифт:
– Скоро, - буркнул Август и взялся за кочергу, чтобы пошевелить поленья.
А мне показалось по его глазам, что он с большим удовольствием ахнул бы этой кочергой Карлсона по башке.
Но он не ахнул, а сказал:
– Я все-таки не понимаю конечной цели своей работы.
Карлсон встал, щелкнул подтяжками и поучительно произнес:
– Любая цель любой работы - получить за нее побольше денег.
Август презрительно хмыкнул.
– А радость творчества? А удовлетворение своим трудом? А гордость за преодоление
Теперь хмыкнул Карлсон.
– Это все ерунда. Главное - вознаграждение за труд! Ты бы вот стал проводить свои исследования бесплатно?
– Конечно!
– горячо воскликнул Август.
– Тысячи ученых бескорыстно служат науке. И даже рискуют жизнью ради своей цели. И для блага других людей. Разве станешь это делать из-за денег?
Карлсон расхохотался. Правда, не очень уверенно. Скорее - демонстративно.
– Знаешь, дорогой мой профессор, грабитель банка тоже рискует. И жизнью, и здоровьем, и свободой…
– А ради чего?
– прервал его Майский.
– Ради денег!
– выпалил победным тоном Карлсон.
– А зачем?
– тихо спросил его ученый.
– Чтобы побольше пожрать? Или купить три машины? Построить три дома? Высокая цель, ничего не скажешь. Стоит из-за нее рисковать, терять свою честь и причинять людям горе!
Мы с Алешкой внимательно слушали их спор. И, конечно, были на стороне Майского. И, конечно, мы знали, что есть, например, такие художники, которые пишут картину и подсчитывают, сколько они за нее получат денег. Но есть и такие, которые во время своей работы думают, сколько радости они могут доставить людям. И нам они гораздо симпатичнее. И ближе.
Но тут наверху опять послышались характерные стуки и вопли - бабушка Яга уселась в ступу и взялась за обычные тренировки.
– Вот тебе пример, - обрадовался Карлсон, тыча пальцем в потолок.
– Моя мамочка. Богатый и счастливый человек. Имеет все, что хочется. Живет так, как ей нравится. А о чем она мечтала в далекой юности?
– Карлсон прошелся по комнате и, придвинув кресло к камину, задумчиво посмотрел на огонь. Видно, настроился на лирический лад воспоминаний.
– Мамочка с детства мечтала стать великой актрисой. Играть на сцене красавиц королев и очаровательных принцесс.
Мы с Лешкой переглянулись с удивлением: с таким носом красавиц играть? А Майский подавил появившуюся было улыбку.
– И что же вы думаете? На экзамене в театральном институте ей было сказано: у вас, девушка, есть определенные способности, но очень специфическая внешность. С такими внешними данными вам только Бабу Ягу играть в детских спектаклях.
– Карлсон перевел дух.
– Для мамочки это был удар. Но она взяла себя в руки и сумела от него оправиться. Она хотела посвятить свою жизнь искусству. Но она посвятила свою жизнь мне. Я ведь рос без папы. Он героически погиб в далекой экспедиции…
(Когда закончилась эта история, мы узнали, что папочка
– Моя мамочка, - продолжал взахлеб Карлсон, - сильна и непобедима. Она - вдохновитель и организатор всех моих дел. Она счастливый человек, который добился всего своим упорством!
– Не знаю, - проговорил Майский с каким-то сочувствием.
– Мне кажется, что по-настоящему счастлива она была бы на сцене. Даже в роли Бабы Яги.
А сейчас, подумал я, тоже с сочувствием, она играет роль Бабы Яги в жизни. Сама стала бандиткой и сына своего жуликом сделала.
Как это странно. Карпухин мог бы стать механиком - «золотые руки», - потому что все машины слушаются его как миленькие. Карлсон мог бы стать хорошим художником. Баба Яга - детской актрисой. А вместо этого все они стали жуликами и бандитами.
Алешку, похоже, тоже занимали эти непростые мысли, потому что он вдруг непримиримо пробормотал вполголоса:
– Совесть надо иметь. Вот и все.
– А тебя никто и не спрашивает, - на всякий случай объявила Баба Яга, появившись на лестнице.
– Где Карпухин?
– спросила она Карлсона.
– Пора ему собираться на дело.
Мы, конечно, сделали вид, что нас это не касается и что мы ничего не понимаем. А сами изо всех сил насторожились, чтобы не упустить нужный момент и разыграть нужную комедию.
Все мы тут, оказывается, артисты.
Вскоре пришел Карпухин и сказал, что он готов ехать.
– «Ниву» оставишь у Кузьмича. Потом заберешь, я договорился с ним, - сказал Карлсон.
– Жду тебя на белом «Линкольне». Ни пуха, ни пера.
Карпухин сплюнул и сказал от души:
– К черту!
– и вышел из дома.
Во дворе зашумел двигатель, завизжал засов в воротах, и скоро все стихло.
– Ну вот, - зевнул Карлсон, вставая, - теперь можно и отдохнуть.
Он взял с полки какую-то книгу и направился в туалет. Такой у него был послеобеденный обычай.
На этом мы и построили свой план.
Как только щелкнул замочек туалетной двери, Алешка и Майский вышли во двор. А я спрятался в нашей комнате за дверью, чуть приоткрыв ее, чтобы не выпускать из поля зрения туалет, где шелестел страницами книги отдыхающий Карлсон.
И вдруг со двора послышались истошные вопли, в два голоса. Орали Август и Алешка:
– Вертолеты! Вертолеты! Сюда летят!
– Это спецназ с ОМОНом! За нами! Садятся!
Карлсон тут же вылетел из туалета, накидывая на плечи подтяжки, и помчался по лестнице вниз, к входной двери.
А я вылетел из своей засады и помчался к распахнутой двери туалета.
Расчет оказался правильным. Книга Карлсона лежала на полу, а сотовый телефон - на полочке.
Я схватил его и лихорадочно набрал папин рабочий номер. Только бы он оказался на месте!