Канкан на поминках

Донцова Дарья

Перепуганные дети кинулись ко мне.

– Лампуша! – вопил Кирюшка. – Не надо, сейчас я выйду с собаками.

– А я помойку вынесу, – вторила Лиза.

– Хочешь – картошечки пожарю?! – орал Кирюшка.

– Чаек заварю, – подхватила девочка, – ща, в пять минут.

Они загремели посудой. Через пару секунд у меня под носом возникли дымящаяся чашка и кусок хлеба с вареньем.

– Ешь, ешь, – суетилась Лиза, – хочешь – я сбегаю на проспект и куплю тебе пакет замороженных креветок и новый детектив Марининой?

– Я мигом сношусь, – влез Кирюшка, – как насчет баночки варенья «Швартау» и шоколадного

мороженого?

Я перестала лить сопли, утерлась кухонным полотенцем и глянула в их милые, встревоженные лица. Нет, какие они хорошие дети, разом вспомнили про все мои любимые лакомства.

– Не надо креветок с вареньем, – сказала я, – все уже, сама не понимаю, отчего заревела.

– Это у тебя климакс, – с умным видом заявила Лиза, – в период гормонального затухания у женщины часто случаются перепады настроения…

– Откуда у тебя такая информация? – удивилась я. – Потом, климакс бывает после пятидесяти…

– Не скажи, – продолжала умничать Лизавета, – он может приключиться в любое время и тогда называется ранним.

– Откуда ты все это знаешь? – изумилась я.

– В школе рассказывали, на уроке по этике семейной жизни, – пояснила девочка.

– Да ну? Чего же еще там объясняли?

– Многое, про СПИД, презервативы, наркотики и супружеский секс.

Я только хлопала глазами. Интересно, как бы поступила моя мамочка, явись ее доченька из школы с рассказами про климакс, презервативы и заболевания, передающиеся половым путем?

– Так что будет с моим вопросом по музыке? – ожил Кирюшка.

– Давай, говори, – велела я.

– У гитары их шесть, у домры всего пять, а у арфы только четыре, – выпалил мальчишка, – всю голову сломал.

– Чего «их»?

– Так это и есть вопрос, – разозлился Кирюшка, – не поняла, что ли? Чего у гитары шесть, у домры пять, а у арфы четыре?

Я призадумалась. Единственно, что объединяет вышеперечисленные инструменты, так это то, что они струнные… И как раз струн у гитары может быть шесть, впрочем, иногда семь… Но у домры-то их всего три. Погодите, в свое время была создана четырехструнная домра, так называемой квинтовой настройки. У этого народного инструмента есть металлические лады, головка с колками и… все! Что же касается арфы, которую я, естественно, знаю назубок, то у нее от 44 до 47 жил. Нет, струны тут явно ни при чем, тогда что?

Окончательно сломав голову, я полезла за музыкальной энциклопедией и принялась в деталях изучать строение гитары, домры и арфы. Но нет! Ответа на вопрос я так и не получила! Кирюшка приуныл окончательно.

– Если не отвечу, кол влепит! Зверь-баба!

Не секрет, что музыка в наших школах преподается отвратительно. В лучших случаях дети хором поют песенку про елочку и зайчика и потом слушают рассказы о Петре Ильиче Чайковском. В качестве апофеоза педагог упомянет Моцарта… В худших же получается как у Кирюшки. Его «музычка», старенькая, полуслепая Наталия Михайловна, тихим, умирающим голосом долдонит что-то о нотной грамоте. Расслышать ее шепот невозможно даже на первой парте. Но Наталия Михайловна не вредная, единственно, о чем она просит учеников, – это сидеть тихо, а чем они в тишине занимаются, ее совершенно не волнует, лишь бы не шумели. Пока училка тянет у доски нудянку про до-ре-ми-фа-соль, школьники делают уроки, читают посторонние книги или режутся

в «морской бой». Как только звенит звонок, Наталия Михайловна на полуслове закрывает рот и выползает из класса. Она никогда не задает домашних заданий, не спрашивает у доски и не устраивает контрольных. Но в журнале напротив фамилий детей таинственным образом возникают сплошные пятерки, и в четверти у всех выходит «отлично». Зато о музыке из Кирюшкиных одноклассников никто ничего не знает!

– Что это случилось с Наталией Михайловной? – спросила я, ища телефонную книжку.

Кирюшка заломил руки и закатил глаза:

– Так Наташка на пенсию ушла, и прислали вместо нее ненормальную энтузиастку. Гармония, какофония, опера… Жуть прямо! Сегодня на уроке слушали какого-то Верду!

– Верди, – поправила я, пряча улыбку.

– Один хрен, – злился Кирюшка, – ужас, ни почитать, ни математику сделать. Прямо над ухом – бум, бум, бум… Запустила на полную мощь идиотского Вердя… А потом этот вопрос задала да еще так противно фыркнула: «Дети, это задание на сообразительность». Чтоб ей упасть и ногу сломать!

– Не расстраивайся, – сказала я, – сейчас узнаем ответ.

– Где? – тяжело вздохнул Кирюшка.

Но я уже услышала в трубке бодрое «алло» и сказала:

– Здравствуйте, Ипполит Семенович, вас беспокоит Романова, арфистка.

– Добрый день, деточка, – обрадовался старик, – сколько лет, сколько зим! Как матушка?

Решив его не расстраивать, я сделала вид, что не слышу вопрос, и задала свой:

– Ипполит Семенович, вы наш старейший лучший мастер по струнным, золотые руки, ответьте мне на такой вопрос…

Старик молчал, внимательно слушая всю информацию, потом осторожно переспросил:

– В школе задали? Твоему сыну?

– Да.

– Сильно подозреваю, что речь идет просто о количестве букв в словах. Посуди сама: у гитары их шесть, у домры, если, конечно, не путать ее с домброй, пять, а у арфы всего лишь четыре!

Пораженная столь простым решением проблемы, казавшейся неразрешимой, я потрясенно спросила:

– Вы полагаете, что учительница могла задать такой вопрос?

Ипполит Семенович вздохнул:

– Сейчас, душенька, преподаватели любят задания, как они выражаются, на сообразительность. Вот моя внучка учится на театроведа, так она получила… неуд, не сумела ответить на вопрос профессора…

– Какой?

Мастер рассмеялся.

– Ну-ка, послушай. Значит, так. В 1544 году в Италии, в городе Падуя, открылся этот театр, получивший потом всеевропейскую славу. Он был возведен в форме овального помещения с ярусами для посетителей. И хотя зрители ломились в него толпой, ни один из корифеев не стремился на его подмостки, скорей наоборот – всеми силами оттягивали момент знакомства с великой сценой. Почему?

Я задумчиво пробормотала:

– Ну, просчет архитектора, «яма» в зале. Звук не «летит» со сцены, а «гаснет». Такое иногда случается. Если не ошибаюсь, из-за этого закрыли оперный театр в Милане, пришлось итальянцам строить новый.

– Ну, – захихикал Ипполит Семенович, – не угадала. Хотя «яма» действительно встречается. Лично я не советую сидеть в Большом в десятом ряду, а Дворец съездов вообще одна сплошная беда… Давай, пробуй еще раз!

– Театр был открытым, и его заливало дождем и засыпало снегом, – выдала я.