Канкан на поминках

Донцова Дарья

– А Жанна, – нетерпеливо перебила я ее, – Жанна где?

– Костина Жанна Николаевна скончалась в 1982 году, – спокойно ответила Марина Ивановна и вздохнула. – Давненько с теткой не общались! Та уж восемнадцать лет как покойница, а вы к ней в гости только сейчас собрались!

Чувствуя, что земля уходит из-под ног, я уцепилась за край письменного стола и пробормотала:

– Кто с ней жил, какие родственники?

– Так, – спокойно забубнила Марина Ивановна, – ща разберемся. Интересно, однако!

– Что?

– А вот такая штука. Комнату общей

площадью 20 квадратных метров получил в 1954 году Костин Иван Владимирович, в 1961-м он прописал к себе жену – Семенову Жанну Николаевну и ребенка, Семенова Андрея Игоревича, 1960 года рождения. Не от него мальчонка-то был. Но уже в декабре шестьдесят первого Иван Владимирович усыновил ребятенка, причем не только фамилию ему поменял, но и имя. И превратился Семенов Андрей Игоревич в Костина Владимира Ивановича, небось и не знает мужик о таких приключениях.

– Но день рождения, – в полной растерянности пробормотала я, – у Костина первого октября, а у младенца Семенова 29 сентября…

– Правильно, – не удивилась домоуправ моей странной осведомленности, – совершенно верно.

– И зачем они такое сделали? – продолжала я пребывать в состоянии обалдения. – Ну фамилия, ну имя хоть как-то понять можно, но дату, дату-то зачем меняли?

Марина Ивановна задумчиво посмотрела в домовую книгу, потом улыбнулась.

– Ага, понятно. Костин Иван, муж Жанны, тоже родился 29 сентября, как и мальчик, небось не захотели в один день с отцом и ребенку день рождения справлять, вот и передвинули его на первое октября.

С гудящей от невероятной информации головой я выползла из подвала на улицу и, плохо понимая, что вижу вокруг, добрела до «Макдоналдса».

Вообще я очень редко пользуюсь системой общепита. Во-первых, мне элементарно жалко денег, а во-вторых, моя мамочка твердо вбила дочери в голову: все, что приготовлено не дома, делается грязными руками из несвежих продуктов. Впрочем, мамуля скончалась в 90-м году, она просто не дожила до ларьков «Тили-тесто», «Русские блины» и «Сосиски Стеф». А десять лет тому назад покупать на улице выпечку было и впрямь небезопасно. Меня всегда смущало отсутствие в те годы на улицах столицы бродячих животных… Ну скажите, куда девались бездомные собаки и кошки и почему повсюду продавались подозрительно дешевые пирожки с мясом, жаренные на машинном масле?!

Я села у окна и уставилась на завернутый в белую бумагу чизбургер. Интересно, что подумала бы моя мама, увидав подобное кушанье…

«Вот что, Евлампия, – сказала я себе, – ты просто хочешь отвлечься от ужасных мыслей!»

Значит, Володя Костин был сыном Лидии Салтыковой. Я попыталась припомнить, что майор рассказывал о своем детстве. Вообще-то он не слишком часто вспоминал те годы. Но мы с Катюшей знали, что его отец был военным и умер, когда сыну исполнилось семь лет, а мать скончалась в тот год, когда Володя закончил юридический факультет и только-только попал на работу в органы милиции. Никаких других родственников, дядей или теток, у Костина не было. Но, говоря о родителях, он всегда называл их «отец»

и «мать», наверное, ему неизвестна была правда об усыновлении.

Внезапно мою голову стянул тугой, железный обруч. Это что же получается? Соня Репнина, кокетка и вертихвостка, Сонечка, чьим любовником какое-то время был Володя, на самом деле его родная сестра?

Посидев минут пятнадцать возле полного подноса, я ушла из «Макдоналдса», так и не попробовав ни чизбургер, ни жареную картошку, ни шоколадный коктейль.

Уже в «Жигулях» я вяло подумала: «Господи, как хорошо, что оба мертвы и никогда не узнают об инцесте».

Ноги машинально нажимали на педали, руки хватались за рычаги переключения скоростей, но голова была занята не дорогой.

Так вот почему Володя и Соня так любили красную икру и употребляли ее со сладким чаем! Мне бы сразу удивиться, отчего столь странная привычка была у двух совершенно разных людей! А они, оказывается, брат и сестра. Значит, у Володи есть еще одна сестрица, Вера, и настоящая мать его жива, и отец, так боявшийся иметь на руках инвалида-гемофилика.

Только майор был патологически здоров, дожил до сорока лет и не заимел ни одной хронической болячки… Может, мне поехать к Лидии Салтыковой и рассказать ей о Володе?

Стукнувшись бампером о низенький железный заборчик, отделяющий крошечный палисадник от тротуара, я припарковала машину и поднялась наверх, где незамедлительно попала в когти к Лизавете и Кирюшке. Дети пели каждый о своем.

– Кроватка замечательная, – восторгалась Лиза, – только в одном месте лак облез, но можно подкрасить, коляска – супер, в ней даже сиденье для автомобиля имеется.

– Учительница по музыке вопрос задала, – ныл Кирюшка, подсовывая мне под локоть тетрадку, – велела ответить, а то два влепит!

– Коляску я закатила пока к Володе, – с энтузиазмом вещала Лизавета, – пойдем покажу!

– Совершенно непонятный вопрос, – убивался Кирка, – невероятной сложности…

– Пошли, – толкала меня в спину Лиза.

– На, погляди, – тянул в свою сторону Кирюшка.

С трудом выкинув из головы тяжелые мысли, я рявкнула:

– С собаками гуляли?

– Нет, – ответили хором дети.

– Ну так займитесь животными!

– Но коляска…

– Сейчас выпью кофе и пойду гляну!

– А музыка?

– Отдохну и отвечу. И вообще отстаньте, – выпалила я, чувствуя, как к глазам подбираются слезы, – вы мне надоели.

– Ты нам еще больше, – взвился Кирюшка, – мать, вернее ее заместительница, должна помогать уроки делать!

Уж не знаю, что подействовало на меня больше – информация о родственных связях между Володей и Соней, полное ощущение собственной беспомощности и невозможности разобраться в ситуации, вынужденная покупка подержанных вещей для Ксюшиного младенца, который никогда не увидит отца, или гадкое слово «заместительница», брошенное обозленным Кириллом… Все это сплелось в тугой узел, я почувствовала в горле горький комок, вздохнула, уронила голову на сложенные руки и зарыдала во весь голос.