Канон Равновесия
Шрифт:
— Куда уж понятнее, — пробурчал дядька Дим. Но возражать не стал.
Мужчины опять заспорили, решая, как лучше подобраться к храму, чей обгорелый шпиль торчал над крышами домов, как сломанный палец. Я не прислушивалась к препирательствам. Пахнущий гарью и мертвечиной воздух доносил какой-то тихий шепот, шелест. Грельв, ловя мои мысли, переминался с лапы на лапу, беспокойно хрюкал. Похлопывая зверя по толстой мохнатой шее, я постепенно заставляла его бочком отступать в дальний переулок. Голос и шелест не давали мне покоя. Брат зовет? Если так, то я должна идти. Грельв маленькими шажками отступал за угол дома.
Ко
Мобиус мне подмигнул. «Иди», — прошептал он не то одними губами, не то вовсе мысленно. Только тут я с удивлением заметила, что все застыли. Кто в полоборота, намереваясь развернуть грельва и отправиться на оговоренное место, кто оживленно махал руками, кто мрачно хмурился.
— Иди, — уже вслух повторил старик, поводя посохом. — Ты прекрасно знаешь, что можешь сделать это только сама.
Я кивнула. Знала. Если брат кого-то и услышит — то только меня. Почему так сложилось, одному Вещему ведомо. И не воспользоваться этим было бы глупо. Я бросила Дымку приказ, он коротко хрюкнул, и мы скрылись в переулке между домами.
Петляли порядочно — зверь никак не хотел приближаться к опасному месту, пока не огрела его промеж ушей. Обиженный грельв заревел и перепрыгнул через кучу щебня, едва не вышвырнув меня из седла. Ругнувшись, я выпрямилась и огляделась.
Храмовая площадь была разнесена так, будто на ней резвился бешеный даэйр в полном обороте. Впрочем, не «будто», а резвился. Сыплющая с неба мелкая снежная крупа припорошила разорванные в клочья останки, стены ближних домов были разбиты ударами хвоста, на камнях отчетливо виднелись следы огромных когтей. На растрескавшихся ступеньках перед входом в оскверненное святилище сидела, сгорбившись, мать. Она зябко куталась в плащ и, не мигая, смотрела в одну точку. Кажется, не заметила даже меня.
Я соскользнула со звериной спины и подбежала к ней. Рухнула рядом на колени, обняла за плечи.
— Мама! Он ничего тебе не сделал?!
Памятуя, какими бывают даэйры, когда они не в себе — запросто мог. Я вглядывалась в осунувшееся постаревшее лицо великой чародейки, силясь найти следы обиды.
— Нет… — бесцветным голосом ответила она. — Нет, дочка, ничего. Он там…
В витражное окно со звоном бьющегося стекла вылетел детский труп. Деревянно раскидав заиндевевшие руки-ноги, он с влажным чавком ударился головой о вывороченный булыжник и застыл, не пытаясь подняться. Волосы у меня на загривке встали дыбом, холодом продрало до самого хребта. Но я запретила себе бояться. Страх взбесившийся хищник учует сразу же, и кто знает, что там щелкнет в его голове. Останется от меня в таком случае мокрое место.
— Не ходи, Рыся, — попросила мама, цепляясь за мои руки холодными пальцами. — Пусть лучше отец.
— Отца он не станет слушать, — дернула ухом я, осторожно высвобождаясь из ее рук. — Боится его. А меня нет!
Она вздохнула и выпустила мои руки. Знала, что я все равно вывернусь и поступлю по-своему.
— Иди, дочка, — она поднялась на ноги, поежилась, бросив взгляд на детское тело, и отошла в сторонку. Оставила мне право решать самой. Я глубоко вздохнула, набралась храбрости и
Резные храмовые двери были выбиты — одна створка лежала на полу, вторая болталась на одной петле. Я осторожно выглянула из-за нее, готовясь в любой момент шарахнуться от «кольца смерти» или еще чего похуже. В нос ударила сладкая вонь разложения. Я едва не задохнулась, но заставила себя войти внутрь.
Зрелище, открывшееся моим глазам, показалось творением кисти сумасшедшего художника.
Под высокими гулкими сводами царил почти полный мрак. Обломки разбитых кристаллов, валявшиеся на полу, лишь слегка рассеивали его, заставляли густые гротескные тени ежиться в нишах позади статуй и прятаться по углам. Иногда казалось, что среди них таятся Жнецы в ожидании нового приказа хозяина. Каменные изваяния, изображавшие природных духов, Хранителей и святых, с укором взирали на то, что творилось возле их ног. Я и сама в ту минуту походила на изумленную статую. Хотелось думать, что я сплю, и все это — не более, чем кошмарный сон.
В луче света, падавшем из неровной дыры, пробитой в крыше, сидел мой брат, нервно взмахивал руками и негромко пел на разные голоса, будто сам себе разыгрывал какую-то пьесу. А вокруг него жуткими закостеневшими марионетками танцевали тела горожан. Шорох и топот мертвых ног служили музыкой страшному танцу.
От разлитой в неподвижном воздухе Смерти хотелось взвыть зверем.
— Рейю, — шепотом, не смея повысить голос и тем нарушить завораживающую жуть происходящего, позвала я. — Ты меня слышишь?
Пение оборвалось. Он обернулся и посмотрел на меня. Искоса, стеклянным взглядом налитых кровью глаз с булавочными зрачками наглотавшегося дурмана безумца. В нем с трудом можно было признать сиятельного князя Даррея: оборванный, грязный, немилосердно обросший, на голове колтун, чешуя на руках и крыльях дыбом. Не человек, не даэйр, он рвано елозил по полу отросшим хвостом и кренился то на один бок, то на другой. И запах…
Рея внутри этой оболочки как будто не было. Совсем.
На меня смотрел Маар. И кто-то другой, еще более страшный.
Я рискнула подойти на пару шагов. Под ногами захрустел щебень и осколки шаргофанита. Мертвые замерли и все как один уставились на меня. Волосы на загривке начали подниматься дыбом.
«Маму надо было слушать» — прозвенела в опустевшей голове запоздалая умная мысль.
— Рейю, — еще один маленький, почти незаметный шажок в сторону настороженного чудовища. — Ты звал меня? Я пришла.
И еще полшага.
Взгляд уперся в меня и намертво пришпилил к месту, точно бабочку. На мертвецов вокруг я старалась не обращать внимания. Смотрела только в глаза завладевшему телом духу, стараясь показать, что я его не боюсь. Страх придет потом, после, когда все закончится. Если закончится.
— Поговори со мной, Маар. Почему ты не хочешь, чтобы ответил твой Хранитель? Зачем ты мучаешь его?
Я еще не понимала, что и зачем говорю, но чутье подсказывало, что так — правильно. Раздалось тихое шипение, лохматая голова ломано дернулась.
— А зачем он мучил меня?
Я опешила. То есть как? Рейю мучил собственного духа? Быть того не может. Потому что просто не может быть, и точка.
— Ты что-то путаешь, дух. — уверенно покачала головой я. — Он не мог так поступать.