Канон Равновесия
Шрифт:
— Он делал, делал! — обиженно взвился Маар, запрокинув рееву голову так, что вот-вот готовы были хрустнуть шейные позвонки. — Он меня бил, он с-злой!
— Прекрати сейчас же! — рявкнула я, испугавшись за жизнь брата. — Ты же убьешь его!
Свет Изначальный, где была моя голова?! Приказывать духу Смерти, не имея на это права! Я подобралась еще на полшага, держа перед собой открытые ладони с убранными когтями. Еще немного, и меня начнет трясти от напряжения.
— Он меня обижал… — тоном незаслуженно наказанного ребенка взвыл дух. — Ты скажешь ему, чтобы он так больше не делал?
Мне стало так жутко, что ноги приросли
— Только в том случае, если ты отпустишь Рея, — не дай Стихии, голос дрогнет! — Кругом гибнет все живое из-за твоей обиды.
Мертвые дрогнули, качнулись вперед-назад. Рей неестественно дернул головой, как будто к нему тоже привязали невидимые веревочки. А к смраду я, кажется, притерпелась.
— Никто меня не любит, — захныкал Маар, — никто со мной играть не хочет… Я поиграю — а они на Колесо убегают… Я хочу поиграть с Реем, потому что он не убегает! А он дерется!
— Он из-за тебя сейчас тоже уйдет на Колесо, — пригрозила я. — Ты делаешь ему больно. И ты его самого пугаешь.
— Не хочу, не хочу, чтобы он уходил! Позови его! Пусть вернется!
Безжалостно задавив в себе плеснувший было страх, я потянулась к ним навстречу, открываясь до самых глубоких помыслов. Смотри, я перед тобой как на ладони. Не собираюсь ни ловить тебя, ни обижать. Читать нотаций и увещеваний о том, что так поступать нехорошо, тоже не буду. Я пришла, потому что давно не видела любимого старшего брата. Второго отца. Потому что почувствовала, насколько нужна сейчас. А до того, какие там планы строит отец вместе с прочими старшими, мне и дела нет.
Бояться тебя — совсем уж паскудство. Подумаешь, мертвецы кругом. Как бы ты ни пытался казаться страшным, как бы ни пугал звериной ипостасью — я останусь рядом, пока нужна.
Иди сюда, братик!
Он впервые вздрогнул, и зыбкое марево, кутавшее его тощее тело черно-серыми лохмотьями, заколыхалось и отползло. Очертания поплыли, по полу развернулись толстые кольца хвоста. Звериное то проступало явственнее, то снова размывалось. Я подходила все ближе, оставался какой-то шаг, последнее движение. Мертвецы застыли жутким почетным караулом уже за моей спиной. Надо только протянуть руку…
И тут я почуяла приближение отца. Он мчался к храму длинными прыжками. За ним взбудораженной толпой неслись все остальные. Они же только еще больше все испортят!
В животе разросся ледяной ком страха. Колени едва не подогнулись. Отец беззвучно возник за спиной, и острый, как игла взгляд впился мне между лопаток.
«О Свет Изначальный, только не смей вмешаться!»
Он все понял. И замер. Не зря ведь был величайшим магом Колеса. Не зря все мы безоглядно ему верили.
Все случившееся мгновением позже помнится мне тяжелым замедленным кошмаром. Казалось, что вместо воздуха храм внезапно наполнился мутной грязной водой. Когти брата рванули мне руку так, что брызнула кровь. Пальцы сомкнулись на запястье железным кольцом. Ни звука. Ни вскрика. Я стала щитом для него и закрыла собой. От вязкой коричневой мглы, наползающей со всех сторон. От грохота шагов влетевшей вслед за отцом толпы охотников. От страха перед неизвестностью, хлынувшего из-под треснувшей корки смертоносной одержимости. От невольных врагов, которые окружали нас со всех сторон. От его же собственных Жнецов, которые, кажется, вот-вот готовы были выйти из-под
Рей сполз на пол и прижался к моим ногам. Еще немного — и от его хватки затрещали бы кости. Он прижимал уши и шипел, пытаясь напугать незваных пришельцев, бил хвостом и распускал крылья. А я стояла, опустив руку ему на темя и холодно смотрела на родных.
Но все это было категорически неправильно. Мне стоило огромных усилий не кусать губы и сдерживать слезы. Больно видеть его таким. Он не должен быть таким!
— Какого демона ты здесь делаешь?! — рявкнул Ваэрден, пытаясь вырваться из отцовой хватки. Тот крепко держал его за плечо, не давая ринуться ко мне и наделать глупостей. — Тебе кто позволил сюда сунуться?!
Пальцы мои сползли на братово ухо и стали легонько почесывать, успокаивая зверя. А то Жнецы как-то подозрительно заволновались по углам.
— Решения, касающиеся моего семейного долга, я принимаю сама, если ты не заметил, — голос мой сделался ледяным и хлестнул не хуже плети, заставив любимого мужчину дернуться, словно от настоящего удара. Мне хотелось взвыть от причиненной ему боли. Хотелось тут же рвануться просить прощения. Но я заставила себя остаться на месте. Потому что никогда не буду спрашивать позволения помогать близким, если эта помощь прямо зависит от меня. Потому что не собираюсь подчиняться любым требованиям, ставящим под угрозу родителей или братьев. В конце концов, потому, что хватило лишь моего присутствия, чтобы зверь подчинился. В противном случае были бы жертвы.
Волк развернулся и вышел, резко и коротко рыкнув.
Я с трудом проглотила вставший в горле комок. Глаза обожгло. Но я приказала слезам немедленно высохнуть. И покрепче обняла нервно взрыкивающего Рея, прижав его голову к своему боку.
— Отпусти их, брат, — как можно более спокойным тоном попросила я. — Это плохие игрушки для большого красивого даэйра. Надо идти домой.
Зверски смердящие останки начали оседать на пол. Дымный шлейф медленно и неохотно съеживался, распадался на куски и таял. Холодные живые сгустки темноты превратились в обычные тени, грозный Хранитель Смерти — в истощенного больного даэйра. Меня перестали держать ноги, и я плюхнулась на пол рядом с ним, не размыкая рук. Скатившийся в глубокий обморок Рей был совсем холодным. Я, стараясь перелить в него часть своего внутреннего огня, постепенно леденела вслед за ним.
— Рыся, можно к вам подойти? — осторожным полушепотом спросил Рахи, высовываясь между отцом и дядькой Димом. Длинная растрепанная челка жесткой смоляной проволокой падала ему на глаза, глядевшие тревожно и настороженно.
— Угу, — буркнула я, чувствуя, что сама вот-вот засну. — Только попробуйте сделать с ним что-нибудь не то, загрызу и не посмотрю, что вы все старше.
— Да уж молчала бы, грызун мелкий, — басовито прогудел дядька, старательно избегая крепких выражений. — За кого ты нас принимаешь!
— Не знаю! — зло огрызнулась я. — По-моему, вы способны на все, и я вам не верю!
Страх, гнев, боль, усталость — меня с головой накрыло мешаниной своих и чужих чувств, отголосками обид и злости, общими переживаниями последних дней. Я закрыла глаза и уже не сопротивлялась, когда нас с Реем разняли. Только уткнулась отцу в плечо, с трудом сдерживая душащие слезы. Мелькнула посторонняя мысль — слезлива стала, как дура…
А дальше теплая, но непреклонная воля отца отправила меня в забытье.