Кантонисты
Шрифт:
Что же касается правительства, то оно считало рекрутскую повинность величайшим благом для евреев. «Рекрутский набор, — читаем мы в журнале министерства внутренних дел № 14 за 1846 год, — есть благодеяние для еврейского народа. Сколько праздных и бедных жидов, поступивших на службу, теперь сыты, одеты и укрыты от холода и сырости! А народ не чувствует этого благодеяния и слагает про рекрутчину грустнейшие из своих песен».
Пробыв в школах 6—8 лет, евреи-кантонисты, когда им минуло 18, поступали в войсковые части, но в некоторые полки им был закрыт
Взрослые рекруты в возрасте 18 лет и старше, как уже было сказано, поступали непосредственно в армию. Для них годы службы протекали в крайне тяжелой обстановке. Они переносили побои и насмешки вследствие неумения объясняться по-русски, нежелания есть «трефное» и вообще от неприспособленности к чужой среде и военному строю.
Еврейский солдат, трезвый и исправный, отличись он по службе как угодно, не мог дослужиться даже до унтер-офицерского звания, если он оставался евреем. Денщик, писарь, портной, сапожник, музыкант — вот карьеры, ожидавшие еврея на военном поприще. Для выпуска в офицеры требовалось крещение. В армейских приказах употреблялось характерное выражение: «рядовые из евреев, остающиеся в сем вероисповедании». Этим выражением обозначали упорствующих, неисправных нарушающих установленную начальством гармонию повальных крещений... Однако, сама власть плохо верила в искренность обращаемых. В этой связи царь потребовал строго соблюдать, чтобы крещение производилось непременно в воскресеные дни и со всей возможной публичностью, «дабы отвратить всякое подозрение в притворном принятии православия». Вероотступничество, однако, составляло редкость, и напрасно давались льготы для солдат-выкрестов и смягчались наказания для провинившихся.
Если в общественной жизни за евреями при известных условиях еще признавались кое-какие права, то по военной службе они имели только обязанности. Окончившие военную службу евреи, в большинстве случаев инвалиды, не имели даже права доживать свой век в тех местах вне черты еврейской оседлости, где протекали их служебные годы. Только в позднейшее время это право было предоставлено «николаевским солдатам» и их потомству.
Взрослые, когда они поступали в армию, приносили присягу на верность.
Глубокое недоверие правительства к нравственным качествам еврейского населения нигде, пожалуй, не проявлялось так полно, как в унизительной обстановке присяги.
Устав 1827 года указывал порядок привода евреев к присяге подробными предписаниями, в которых сквозила крайняя подозрительность к присягающему и к свидетелям евреям, присутствовавшим при присяге. Согласно «Наставлению гражданскому начальству», дополнявшему собою рекрутский устав, при присяге еврейского рекрута должны были присутствовать в качестве свидетелей чиновник военного министерства и член городской думы. Со стороны евреев — 3 члена религиозного суда (бесдин) и не менее десяти рядовых обывателей (минион). Присяга совершалась только в синагоге над священной книгой Тора. Рекрут приводился к присяге особым раввином, которого уполномоченный для этого обряда чиновник инструктировал насчет его обязанностей. После этого раввин, прочитав подтверждение по установленной форме в том, что он исполнит свою обязанность в точности, подписывал его. В этом подтверждении говорилось,
Вслед затем раввин читал приводимому к присяге рекруту предписанное законом наставление. В это время перед присягающим стояли две зажженные свечи, которые гасили перед самой присягой.
Присягающий умывал руки, надевал молитвенное покрывало (талес), голову и левую руку обвивал ремнем от кожаных кубиков, в которых хранятся молитвы, написанные на пергаменте (тфилин), становился перед кивотом, на сей случай открытым, и читал за раввином слово в слово следующую присягу на древнееврейском языке:
«Именем Адонаи живого, всемогущего и вечного Бога израильтян клянусь, что желаю и буду служить Российскому императору и Российскому государству, когда и как назначено мне будет во все время службы, с полным повиновением военному начальству так же верно, как бы был обязан служить для защиты законов земли Израильской. Произнося сии слова, не изменяю оных в своем сердце, но принимаю в том смысле, в каком произношу их перед приводящими меня к присяге; не говорил и не буду говорить о настоящей присяге, что даю или давал оную с намерением не исполнять оной; одним словом, не буду искать ни принимать ни от кого никакого средства к нарушению оной. Но если по слабости своей или по чьему внушению нарушу даваемую мною на верность военной службе присягу, то да падет проклятие вечное на мою душу и да постигнет оно вместе со мною все мое семейство. Аминь».
Согласно «Наставлению» присутствовавшие при присяге чиновники и член городской думы имели при себе форму присяги на еврейском языке, писанную русскими буквами, и обязаны были проверять по ней каждое слово, произносимое раввином и рекрутом. Но, не доверяя, по-видимому, и им, закон предписывал сверх того привлекать еще «благонадежных евреев или знающих хорошо еврейский закон христиан» для наблюдения за точностью в обрядах.
По окончании обряда присяги печатный присяжный лист подписывался всеми участниками его и в заключение обряда еврей, специально для того назначенный, трубил в рог («шойфер»); после чего рекрут отдавался военным властям под расписку.
Негодных к строю евреев также пересылали в «аракчеевские команды» Петербурга, Москвы и Киева, откуда некоторую часть из них распределяли по вольным мастерским с контрактом на 5 лет. В мастерских евреи были единицами среди десятков мастеров и учеников христиан. Все это был народ грубый и невежественный. Немало приходилось терпеть от издевательств и насмешек, в особенности в первые годы ученичества. Вставать надо было в 6 часов утра и тотчас же носить воду ушатами в кухню и мастерскую, затем таскать на себе с базара продукты для всех рабочих. Рабочий день продолжался до позднего вечера. Мастера покрикивали: эй, жид, подай то-то! Жид, сходи туда-то... Даже от старших учеников приходилось выслушивать насмешки. Иногда какой-нибудь мастер сострит по адресу жида, и начинается общий хохот. С тяжелой работой ученики-евреи мирились потому, что в местечках ремесленникам-ученикам тоже приходилось исполнять всякие неприятные и тяжелые работы, но здесь от национальной ненависти, насмешек и издевательств они страдали морально.
В первые годы после издания указа о воинской обязанности не приводилось никаких данных, которые дали бы возможность определить размеры этой наиболее тяжелой повинности. О количестве ежегодных поступлений еврейских кантонистов пытались судить по статистическим цифрам святейшего Синода при сообщении им количества крещеных. И лишь с 1843 года эти данные становятся более достоверными, благодаря отчетам военного министерства.
Вот отчетные цифры министерства.
В 1843 году малолетних рекрутов от евреев принято 1490 чел. в 1844 « « « « « 1428 «