Канун

Андреев Василий Михайлович

— А сам — у третий взвод.

— Зачем? — удивился комиссар.

— Отбывать взыскание я должен во взводе, со штрафниками.

— Брось! Не обязательно.

— Иначе какое же это взыскание? — Не, товарищ Нухнат, надо действовать по правилу! Пять суток я штрафник. И усе у порядке.

Уговорить его не могли ни комиссар, ни переписчик.

Он вызвал командира первого взвода, сдал ему дела роты, а сам, облачась в рабочую одежду, отправился в третий взвод.

Командир третьего взвода Панкратов, увидя его в лаптях, в старой гимнастерке и в заплатанных штанах, смутился и не мог произнести ни слова. Прочтя предписание комполка об аресте комроты шестнадцать, еще больше смутился, даже вспотел.

— Не забудь, товарищ комвзвода, зачислить меня у вверенный

тебе взвод на довольствие, — сказал комроты.

— Разве во взводе будете находиться? — спросил, тяжело дыша, Панкратов.

— А то где же? И прошу, товарищ командир взвода, не делать для меня никаких исключений. Посылайте на работу, как и усех прочих. Надо делать по правилу. Я преступил правило и теперь законно несу взыскание.

И он прошел в помещение взвода. Штрафники обступили его, сочувственно спрашивая:

— Товарищ командир, что случилось?

— На пять суток я такой же командир, как и вы, — усмехнулся комроты.

Никто из штрафников не смеялся, не отпускал шуток.

В дверях, не решаясь от смущения войти в казарму, стоял, притулясь, Прошка, утирая время от времени слезы.

Комполка на другой день снял арест с командира шестнадцатой роты. Заменил наказание выговором в приказе по полку.

Комроты уже успел дважды побывать на работах по канализации. И ночь проспал в помещении третьего взвода.

Два месяца спустя на Петроград наступали банды Юденича.

Из штрафников требовалось выделить отряд для посылки на фронт.

После комиссара выступил с речью комроты. Он сказал немного:

— Я думаю, товарищи, вы усе захотите загладить свою старую вину — дезертирство. И усе, как один, пойдете на фронт. Я иду тоже. И думаю, из вас не будет ни одного зайца.

Шестнадцатая пошла на фронт как один человек. Пошел и несовершеннолетний Прошка. Приятель его Колька не пошел, мать у него еще болела.

«Зайцев» не было ни одного.

‹1937›

К ТВОРЧЕСКОЙ БИОГРАФИИ ВАСИЛИЯ АНДРЕЕВА

С неослабевающим волнением вглядывается читатель 80-х годов в прошлое советской литературы, которое, как всплывающая со дна Атлантида, открывает нашим глазам все новые и новые очертания, оживляя все новые пространства исторического бытия, не известные ранее фантастические и узнаваемые миры. На огромный многоцветный холст истории отечественной литературы сегодня, благодаря обилию публикаций, ложатся грозовые краски «Котлована» и «Ювенильного моря» Андрея Платонова, мозаика гоголевской глубины обобщения сатиры в прозе Михаила Булгакова, заостренные молнии антиутопии Евгения Замятина. Все продолжающийся процесс выявления новых пластов из толщи нашей культуры XX века настоятельно требует осмысления как всего корпуса истории литературы, так и отдельных его составляющих звеньев.

Альпинисты или топографы? Этот вопрос, обращенный сегодня к литературной науке, подразумевает выбор самих подходов: осваивать историю литературы советской эпохи по привычным вершинным явлениям или же вовлечь в рассмотрение максимальную полноту, «топографию» литературной жизни, ход литературного развития, ту самую поднимающуюся со дна Атлантиду, значение отдельных построек, башен, храмов которой мы сможем оценить лишь по мере того, как ознакомимся с общим масштабом этого феномена.

Ясно, что далеко не всегда возвращенные из прошлого явления, имена, произведения равновелики тем названным большим художественным мирам. Однако есть еще одна ни с чем не сравнимая ценность прикосновения к произведениям ушедших десятилетий: звучание подлинных голосов, атмосфера самой жизни, духовный климат 20—30-х годов, художественно реализованные неповторимые черты этих «дискуссионных» десятилетий.

Именно поэтому сегодня внимания читателей заслуживает проза Василия Андреева (1889—1941), возвращение которой происходит почти через пятьдесят лет после последних публикаций.

Литературная судьба Василия Михайловича Андреева, как и его человеческая судьба,

окрашены чертами неординарности, а подчас и загадочности. В справочнике «Ленинградские писатели-фронтовики» (составитель В. Бахтин, Л., 1985) сделана попытка прояснить некоторые легенды, связанные с биографией писателя. Так, составитель обращает внимание на ошибку, допущенную в новом издании «Литературной энциклопедии», утверждающей, что В. М. Андреев родился 28 декабря 1899 (9 января 1900) года, а в 1912—1914 годах находился в ссылке (то есть с двенадцати лет), бежал, во время Великой Отечественной войны погиб на фронте. С помощью дочери писателя составитель уточняет год рождения В. М. Андреева — 1896-й, и становится более убедительным другой факт его биографии: ссылку в Туруханский край (куда он попадает за то, что убил жандарма, прикрывая своего товарища — распространителя листовок) писатель отбывает в возрасте 16—18 лет.

В данной книге принят во внимание ответ на анкету, заполненную рукой писателя, где он называет (анкета относится к 1928 году) датой своего рождения 28 декабря 1889 года [1] .

С 1924 по 1937 год было издано несколько сборников рассказов и повестей Василия Андреева: «Канун» (Л., 1924), «Расколдованный круг» (Л., 1926), «Славнов двор» (Л., 1927), «Гармонист Суворов» (М.; Л., 1928), «Преступления Аквилонова» (Л., 1929), «Повести» (Л., 1936, в сборник вошли: «Глушь», 1935; «Серый костюм», 1929; «Гармонист Суворов», 1927), документальная повесть «Товарищ Иннокентий» (Л., 1934) и некоторые другие издания. Произведения писателя в 20—30-е годы часто появлялись в популярных у читателя журналах «Звезда», «Стройка», «Ленинград», «Смехач».

1

Рукоп. отдел ГПБ, ф. 103, ед. хр. 11.

О творчестве В. Андреева сочувственно отзывался Горький, его пьеса «Фокстрот» с успехом шла на театральной сцене Ленинграда середины 20-х годов, а книги писателя вызывали неподдельный интерес, ибо на них лежала печать неповторимости его таланта, новизны материала, «своей» тематики.

Далеко не все загадки творческой биографии Василия Андреева удается разрешить и сегодня. Так, известно, что писатель находился в ссылке в Туруханском крае в одно время с большевиками И. Ф. Дубровинским и И. В. Сталиным. Однако биографическая повесть В. Андреева «Товарищ Иннокентий» с предисловием Н. К. Крупской [2] о Дубровинском, опубликованная в 1934 году, никогда больше не увидела свет, как исчезли и воспоминания В. Андреева о ссылке, законченные в 1940 году. На основе впечатлений из времен ссылки писатель опубликовал повесть «Глушь» (1935). Самой большой, трагической и невыясненной загадкой выглядит строка из справочника, подводящая черту под биографией писателя: в декабре 1941 года в дни блокады Ленинграда погиб при невыясненных обстоятельствах. Как свидетельствует дочь писателя, отец ушел из дома и не вернулся.

2

В ходе подготовки повести к изданию писатель имел переписку с Н. К. Крупской, два письма которой к В. Андрееву сохранились и опубликованы в журнале «Коммунист» (1979, № 3).

Перелистывая сегодня пожелтевшие страницы журналов, альманахов, сборников 1920-х годов, видишь, сколь обильно представлена в них проза ленинградских авторов. Ленинградская периодика завораживает обилием неповторимых писательских имен; в этот общественно-литературный контекст вписывалось, не повторяя собратьев по перу, творчество Василия Андреева.

Очевидно, молодому писателю было непросто соперничать с такими яркими творческими личностями, как К. Федин, Л. Леонов и Н. Тихонов, Ю. Тынянов, М. Слонимский и В. Каверин, М. Зощенко и Б. Лавренев, С. Семенов и К. Вагинов, М. Шагинян, М. Казаков и Н. Никитин, А. Толстой, В. Шишков, А. Белый, Вс. Иванов, Б. Пильняк и многие другие.