Канун
Шрифт:
И выходя с лестницы, где обыкновенно рассказывал Толька, во двор, не верит Веня, что двор этот — славновский двор. Незнакомый какой-то.
И все же как и всегда.
Вот и панель — дорожки, две панели от лестниц до ворот. И флигеля, недавно отштукатуренные, желтые стены.
И вот ихняя ключаревская квартира тридцать — окна ихние: семь окон. И цветы: герань, кактусы, чайная роза — все давно известное, закрыв глаза сказать, перечислить все можно, — но как бы и незнакомое вместе с тем.
И
Рассказ его о гибнущем судне и сам Толька — виноват. Хотя бы не рассказывал ничего, все равно был бы в и н о в а т. «А что он сделал? В чем виноват?» — спрашивает себя Веня, поднимаясь по лестнице домой.
Но ответить себе не может.
И от этого — и странно, и пусто как-то.
Потом смотрит из окна, как ребятишки играют в «штандар».
И опять — нехорошо и пусто.
Не было Тольки — интересно было смотреть.
Прибежал Толька, и игра показалась не игрою, а безобразным чем-то.
И не просто неинтересной, а безобразной — н е в о з м о ж н о ю показалась простая знакомая игра.
Антошка бросает в стену черный арабский мячик. Кричит:
— Толька!
Толька бежит за упавшим мячиком, хватает его, кричит:
— Штандар!
Разбежавшиеся во все стороны ребятишки при слове «штандар» — останавливаются. Толька бросает мячиком в близстоящего. Игра — известная. Сам Веня сколько раз в нее играл.
Но ч т о - т о н о в о е теперь в ней. «Толька виноват», — думает Веня.
Толька бежит.
Длинные, в коротких штанишках, длинные, но полные ноги. Треплется ветром матросский воротник, прилипли вспотевшие на лбу волосы. Толька как Толька, всегда ведь такой!
И оттого, что в с е г д а т а к о й, — особенно безобразно, неприятно.
И все сплетается в голове: Толька — «штандар». Какое нехорошее слово «штандар!». Толька — буря в море.
Нехорошая буря! Толька…
«А еще в море бывают миражи, марево!..» — вдруг почему-то является мысль.
Толька — мираж! Толька — мираж!
И радостно, и страшно: «Толька — мираж!»
Сам не понимая, что делает, застучал кулаком по железной крышке окна и крикнул:
— Толька — мираж!
И вспомнилось вдруг, как огурчики лежали давно, в детстве раннем, зелененькие, на окне, «смеющиеся огурчики».
— Веня! Ты упадешь! — тревожный знакомый голос.
Веня вздрагивает.
Он — на окне. Во дворе не играют дети. Трубы напротив на флигеле освещены солнцем. Значит, вечер.
Мать гладит его по голове:
— Ложись спать! Разве на окне спят, милый?
— Я не спал, — отвечает Веня.
— Только храпел, а не спал, да? — улыбается мама.
— Нет! Только — не храпел, а Толька — мираж! — отвечает тихо мальчик.
— Ты
Веню вдруг охватывает чувство непонятной тревоги. Сам не понимает, что говорит, ухватившись за руку матери обеими руками:
— Мамочка! Я Тольки — не хочу!
— Что? Как не хочешь? — не понимает мать.
— Я Тольки капитановского не хочу! — говорит Веня и чувствует дрожь и в голосе, и в теле.
— И не надо, милый! Не играй с ним! Он нехороший…
Но Веня говорит, еще сильнее дрожа:
— Мамочка, ты не понимаешь! Я не хочу его, Тольку, не хочу! Понимаешь, мамочка, милая?
Отчаяние, страх охватывают оттого, что мать его не понимает.
— Ма-а-ма!..
— Милый… — пугается мать. — Ты что? Он побил тебя, скверный этот мальчишка? Да?
— Нет, мама, нет! Ты не понимаешь! Ты пойми! Зачем — Толька? Не надо Тольки! Не надо! И теперь не поняла?
Отец, вошедший в комнату на истерические крики сына, сказал взволнованно:
— Этот Толька всех с ума сведет! Я в участок заявлю! Черт знает что с детьми из-за него делается!
Отец строго-настрого запретил Вене гулять во дворе.
— Гуляй в саду! Гораздо лучше, чем на вонючем дворе шляться. Или читал бы больше!
Веня принялся за чтение. Купил три книжки, дешевые, но красивые, с пестрыми, пахнущими краскою обложками: «Черный капитан», «Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего мужа» и арабская повесть «Босфорская змея».
Но несмотря на то что книжки были интересные, Веня никак не мог отделаться от непонятного, гнетущего чувства.
Точно книжки напоминали о чем-то нехорошем.
И вдруг понял: «Черный капитан» — виноват.
Он напоминает Тольку.
Капитан. Толька — сын капитана.
Отложил книгу — не хотелось уже читать.
А со двора неслись голоса играющих в солдатики детей.
— Нале-е-во! Кру-у-гом! Шагом марш! — слышалась команда. «Толька — командует!»
Вспомнил Веня — вчера Толька предлагал:
— Ты, Веник, офицером будешь. Я — командир, а ты мой помощник. Я тебя обучать не буду и на часах тебе не надо стоять. А будешь только ходить и смотреть, чтобы часовые не спали.
Но Веня отказался играть.
— Ты на меня чего-то злишься, — сказал ему Толька. — Я тебя считаю лучше всех, а ты меня не любишь.
Вспоминая теперь, за чтением, вчерашний разговор, Веня ощутил неприятную неудовлетворенность. А со двора опять послышалось:
— Напра-аво! Раз! Два! Три! Раз! Два! Три! Бе-е-гом!