Капитал (сборник)

Жаров Михаил

Ксюха выпятила грудь, задрала подбородок и устремила в потолок страстный взор. Идеальный воин, если бы не набитые щёки и не масляный рот.

Музыка, победно ударив барабанами, смолкла.

– Прошу садиться! – объявил Абрамыч. – Итак, с огромной радостью сообщаю. В нашем полку прибыло! Возможно, последний ангельский потомок вернулся в родные Палестины. Потомок с приоритетом ангельской крови! – Абрамыч значительно поднял палец. – Главная заслуга в этом Ксении Аркадьевны Цап. Встань,

Ксюш, позволь, дочь моя, полюбоваться тобой.

– Поесть не дадут! – пропыхтела Ксюха.

Она поднялась на полусогнутые ноги, помахала отцу куриной костью и снова плюхнулась на стул.

– Ксения, рискуя жизнью, провела блестящее внедрение за стенами Старого Ерусалимска и собрала массу важной информации касательно кровных качеств объекта. По итогам задания Цап Ксения Аркадьевна награждается почётным серебряным знаком «Отличник капитала».

Воздух колыхнулся от шумных, как стая голубей, аплодисментов.

– Амра! – закричали люди.

– Амраааа!

– Ксюш, подойди ко мне для вручения, – попросил Абрамыч, дождавшись тишины. – Подойди, красавица.

– На фиг мне твой значок! Не пойду! – взвизгнула Ксюха. – Вот моя награда, – она демонстративно ударила меня локтем. – И давайте уже есть.

– Совсем распустилась, – Абрамыч покачал головой. – Младший лейтенант ангельской гвардии Цап! Ко мне!

– Говорю, не пойду, – надулась Ксюха.

По столам пронеслись смешки.

– Иди, – шепнул я. – Из-за меня стесняешься?

– Ты-то молчи, – огрызнулась она, и с её носа посыпались слезинки.

Абрамыч крякнул, потоптался с ноги на ногу и сам подошёл к нашему столу.

– Спасибо, дочь. Ты молодец, – он достал из вещмешка и положил на стол красную пластмассовую коробочку. – А к дисциплине я тебя приучу, дрянь.

– Бе-бе, – буркнула она. – Клоун.

– Эх, Вань, держись, – сказал мне Абрамыч. – Дашь слабину, она тебя живьём съест. Кстати, встань-ка.

Он вывел меня в центр зала. Я сцепил за спиной руки и упёр в грудь подбородок. Решил отличаться от Ксюхи, выглядеть серьёзным.

– Мне нет надобности представлять Ивана, – начал Абрамыч. – Мы ежедневно обсуждали его личность на совещаниях. Все знаем, кто он, чей сын. Знаем, какую он имеет ценность для капитала. Помним, как узнав о том, что в Ерусалимск приехал новый человек по фамилии Столбов, мы задумались: а не наш ли он? Помним первые донесения от Ксении, когда стали подтверждаться наши догадки. Какую испытали радость! И вот он с нами. Амра!

– Амра! – отозвались люди.

Секундой позже они скандировали в один голос.

– Ам-ра! Ам-ра! Ам-ра!

– Ксюхе амра! – перекрыл общий хор остроносый Дима.

– Амра Ксюха! – подхватил рыжий Сашка.

– Ам-ра! Ам-ра!

– Это

надолго, – наклонился ко мне Абрамыч. – Держи, – вынул он из вещмешка объёмную кобуру.

– Слишком просто у вас, – сказал я, отстраняя оружие. – Хоть бы присягу от меня приняли. А допустим, я ненормальный и начну сейчас палить? Да ещё водки выпью.

– Бери, блядь! – Абрамыч ткнул меня подарком в рёбра. – Вторая Ксюша, блядь. Пошёл вон, блядь, на место, сука!

– Служу отечеству! – выпалил я, хватая кобуру.

Путь к столу не запомнил.

Люди, наконец, угомонились, и с обеих от нас сторон послышался перезвон стопок.

– Мне тоже наливай, – угрюмо произнесла Ксюха. – Полную.

Время полетело скачками. Я приосанился и наблюдал за своей большой роднёй открыто, без утайки.

Пили вероломно. Ни за чтобы не сказал, что ангелы. Хохотали, без устали орали свою амру, а потом ринулись танцевать. При этом я не слышал среди них пьяной ругани, и никто не падал ниц.

– Вон, твоя Оля, с которой тебе завтра… – указала Ксюха взглядом. – С челюстью, как у Собчак.

Через стол от нас сидела девушка лет семнадцати, одетая в старую посеревшую форму. Лицо, глаза и волосы девушки были такими же беспросветно серыми, отчего возникало желание отряхнуть её от пыли. Как невидимы ночью чёрные кошки, так и она могла сливаться с вечерними сумерками.

Челюсть же у неё, действительно, преобладала над прочей внешностью. Казалось, что девушка, шутки ради, спрятала в рот шарик для игры в пинг-понг.

– Я ещё не давал согласия.

– Не убудет с тебя, – напряжённо усмехнулась Ксюха. – Наконец-то, медляк заиграл. Пойдём танцевать!

– А пойдём. Может быть, повеселеешь, – я закрепил на портупее кобуру и поднялся.

Яркий свет и люди с большими тараканами в головах смущали меня. Я уткнулся носом в Ксюхину шею и закрыл глаза. Пел неизменный «Ляпис»

Когда эта девочка рядом со мной,

Мне нет под солнцем страха и нет под луной.

Когда эта девочка мне смотрит в глаза,

Я не чувствую боли, не чувствую зла

– Смотри-смотри, уралиха, – прошипела Ксюха. – Знай свой шесток.

Открыв глаза, я обнаружил, что мы кружимся напротив серой девушки. Она держала во рту уже теннисный мячик. Мне стало жалко её.

– Скажи, что лучше – быть ушастой, чем челюстястой, да? – уставилась на меня Ксюха.

– Вас, ерусалимцев, не поймёшь, – отклонился я, чтобы в моё лицо не вонзились ресницы. – То будь быком-осеменителем, то получи ревность.

– Давай за мной! – Ксюха потянула меня к расписной стене. – Пусть видит и завидует. Я бы с такой челюстью бороду Деда Мороза носила.