Капитал (сборник)
Шрифт:
– Вставай, чучело! – Ксюха переломилась от смеха. – Что повторить-то? Про любовь? Привыкай, у нас это нормально. Даже рекомендуется. Даже обязательно.
Я выкарабкался из снега, набрав его за воротник.
– Скажи, что врёшь, – шагнул я к ней, не отряхаясь, – или побью.
– Ничего не шучу, – она заблаговременно сжала кулаки. – Не паникуй ты. Тебя никто неволить не станет. И вообще, мог бы сам догадаться. Во-первых, того требует чёртова кровь, а во-вторых, нельзя нам плодить себе подобных.
– Хочешь сказать, все мужчины, которых я сегодня видел…
– Кроме осеменителей, – Ксюха виновато улыбнулась. – Надо будет вам познакомиться.
– Ну а брат твой, Сашка?
– Сашка мой порядочный! Ты про него гадостей не думай, – ответила она басовито. – Он не блядун, как многие здесь, он однолюб. У него уже три года парень из второго взвода. На них приятно посмотреть. Увидишь, согласишься.
– А Абрамыч, отец ваш?
– Ооо, вот это блядун так блядун! Но только, когда выпьет, а пьёт он раз в полгода. За ним надо день и ночь смотреть, чтобы в Новый Ерусалимск не сбежал.
– Зачем в Новый Ерусалимск?
– Мужиков снимать, зачем ещё ходят.
– Тьфу! – я сорвал с себя шапку и бросил её под ноги. – Угораздило меня попасть к вам. Ты-то у меня хоть без этого?
– Без! – Ксюха самодовольно задрала подбородок. – До тебя я жила с женщиной старше меня на десять лет, но мне было скучно. Моё – чтобы с мужчиной.
– Чем же вы лучше их? – я вскинул руку, показывая за стену забора.
– Ванька! – Ксюха щёлкнула зубами. – Начинай сам понимать. Мы пытаемся исправиться и народить новое поколение, которое будет не такое, как мы. Капитал!
У неё затряслись губы. Голос сорвался на хрип. Она царапала перед моим лицом ногтями воздух, и пар из её рта вырывался горячий.
– Извращения – цветочки, Вань. Ты не знаешь, как это, когда в тебе просыпается живая чертовщина. Да ты и ангела-то пока не ощутил в себе.
– Ксюш, остынь, – попросил я. – Вроде бы, сытая…
– Хочешь, расскажу, как оно? – она рванула ворот своего кителя, и мне в щёку попала пуговица. – Ходишь, особенно, если натощак, улыбаешься и мечтаешь: вот бы украсть ребёночка годков трёх, связать его…
– Замолчи! – у меня свело челюсть, и голос мой изменился, завибрировал.
– Ты спрашиваешь, я отвечаю, – Ксюха отвернулась от меня и пошла дальше по тропе. – Пойми, нам не спастись ни при жизни, ни на том свете. Что делать? В церковь идти? Попам руки целовать?
– Ангельские гены разве не помогают?
– Неа. Мало. Они слабые, – Ксюха вздохнула, и пар вышел из неё прозрачный, медленный. – Вентиляторы, да, помогают на время, очищают. Тихо!
Она остановилась и задержала дыхание. Пар исчез.
От забора в сторону парка бежали по снегу следы двух человек, а наверху самого забора торчали,
– Я рацию не взяла… – шепнула Ксюха. – Ты дорогу помнишь? Беги, сообщи!
– И тебя оставить? – моё сердце переключилось на высокую передачу и погнало кровь вдвое быстрее. – Их двое, нас полтора. Справимся.
Я вынул из кобуры пистолет, снял его с предохранителя. Пальцы потно скользили, в них появился электрический зуд.
– Полтора? – прошипела Ксюха, направив в сторону парка тульский Токарев.
На миг я вспомнил другую Ксюху. С которой учился в школе милиции. Единственная девчонка в группе, она стреляла из ТТ лучше пацанов. Укладывала тяжёлые, как мысли об убийстве, пули в центр мишени, одну на другую.
В парк мы тронулись плечом к плечу. Немые, чуткие.
– Что надо делать, когда найдём их? Задерживать? – не утерпел я, спросил.
– Стреляй на поражение. Не думай ни секунды, – получил чёткий инструктаж.
Слова мы произносили без дыхания, отчего со стороны могло показаться, что нам хочется пить и слиплось в горле.
Снег лежал недавний, проминался тихо, как вата, хотя и слабый хруст портил нам радиофон, создавал помехи, за которыми легко было пропустить жизненно важный FM-сигнал. Звуки дальних выстрелов, долетавшие до нас на длинных АМ-волнах, мы игнорировали, не слышали их.
Тьма в парке царила чернее ночи. Деревья приходилось определять как на глаз, таки на ощупь.
– Если часовой не заметил их, значит они в маскировке, одеты в белое, – проговорил я в самое Ксюхино ухо. – Сейчас, в темноте, мы увидим их раньше, чем они нас.
Ксюха судорожно вздохнула.
Мы замирали после каждого шага, и тишина, будто пёрышко, щекотала барабанные перепонки.
Следы тянулись прямо, уверенно, а если и меняли направление, то под строгими углами, словно диверсанты бежали днём и с компасом.
Страх мой забился в кишки, урчал там, намекая: «Ты не забывай про меня, я с тобой».
Иная погода стояла в груди. Беззвучно хохотали лёгкие. Сердце раскалилось до того, что при ударах обжигало рёбра. Я испытывал боевой азарт, который подобен оргазму. Его можно ощущать, но потом нельзя ощутимо вспомнить.
Сосны впереди осветились. Парк заканчивался.
– Понятно! – шепнула Ксюха. – Они у продовольственного склада. Быстрее!
Мы остановились на грани фонарного света и парковой тьмы. В метрах двадцати от нас под дверью длинного одноэтажного здания сидели на корточках и отрывисто лаялись два человека.
– Ебучая зажигалка! Пьезовая, хули. Снег попал, когда ползли по полю.
– У меня обычная и тоже хуй зажжёшь! Промокла.
Перед ними стояла вереница бутылок с торчащей из горлышек ветошью.