Капитал (сборник)

Жаров Михаил

– Жена, дети есть? Последний день живут!

Надоел он. Скорее бы станция.

По очереди появились двое граждан. Один в меня плюнул, второй, любовно подмигивая мне, стал громить пленника ботинками. Прогнал обоих.

Пока я умиротворял общественность, парень присел на корточки, уткнулся в своих будущих потомков и сказал:

– Мама!

Оказалось, что между ног он просунул телефон.

– Меня милиция забрала, пытают и выкуп требуют!

– Стервы! Казнить их! – откликнулась по громкой связи мама-яблоня.

Поезд

дёрнулся, сбавляя ход. В окне блеснули разрозненные огоньки города. Кольчугино. Город тюрем.

Минутной остановки мне хватило, чтобы высадить парня с той нежностью, с какой у него был шанс не разбиться о перрон. Оля принесла его вещи. Одежду, сумку и коробку с телевизором. Их, целые и невредимые, я выбросил уже на ходу поезда.

– Устал! – сказал я, припав к столику. – Видно, правда, становлюсь ментом. Надо было просто в тык ему настучать.

– Не думай, – сказала Оля.

– Плохо! – тяготился я. – Если он заявит, то меня хватятся. Придётся выйти до Иванова.

Она тоже утомилась, и полчаса мы чокались по половинке и вспоминали, как познакомились. Полгода назад я гастролировал в питерском поезде. Ментовку для усыпления жертв ещё не одевал, ездил зайцем, наудачу. В один из рейсов я лоб в лоб столкнулся с парадом ревизоров и милиции, которые делали совместный обход. Имея в карманах шесть телефонов, я поспешил подальше от этого торжества добра и справедливости. В конце поезда я понял, что конец и карьере.

Напоследок я пошёл покурить в рабочий тамбур. Там… при трёх открытых дверях, в том числе и переходной, обдаваемая сногсшибательными весенними сквозняками стояла странная проводница. Красота, тонкая сигарета и клыки.

– Я тоже люблю смотреть вслед, – сказал я, яростно чиркая зажигалкой.

– Наша природа нравится, только если остаётся позади, – ответила она охотно.

«Какая-то дура», – подумал я и искренне попросил:

– Спрячь меня.

То, что она сделала вслед за этим, я считаю непонятным до сих пор. Протянула руку, помяла мой зад и сказала:

– Нормально.

Она спрятала меня в рундуке и сверху накидала железных табличек «Иваново – С. – Петербург», «С. – Петербург – Иваново».

С тех пор, на каком бы направлении Ольга не работала, мы вместе. Забавно, но у неё тоже есть семья. Может быть, и хорошая. Почему бы нет. Она за счастье загрызёт.

– Всё, – тяжело говорю, вставая. – Отработаю поезд и сойду в Тейково.

– До Иваново всё-таки боишься? – с тоской и вызовом спрашивает она.

– Бережёного бог бережёт.

– Ого! Бога помнишь? Забираешь у людей то, на что им жить…

Я уставился на неё глазами младенца.

– Ты взбесилась?

– Иди, божественный.

– Ведьма зубастая! – тихо, но слышно бросил я и проворно задвинул за собой дверь.

Первый раз я так с Ольгой. Зря!

2.

Следующую восьмидневку я, гордый, не звонил ей. Она позвонила сама.

– Не езди, сиди дома, – без приветствия сказала Ольга перчёно.

У

меня сбилось дыхание.

– Ты прости… – произнёс я, сглотнув подступившую к горлу гордость.

– Дослушай. Тот, кого ты ссадил, подал заявление. Описал тебя и сказал, что ты забрал у него пятьдесят тысяч.

– Что?

– Девки-проводницы говорят, что менты сейчас ездят в каждый рейс. Переодетые. Тебя вычисляют.

– Точно? – ерунду спросил я.

– Чего не ясно? Пока! – и отключилась.

Хорошо, что я откладывал на чёрный день. Прокормиться хватит.

Но Ольга. Разве можно её оставлять без присмотра! Она быстро проверит кого-нибудь другого на упругость. Тут-то меня затрясло.

Делать было нечего, и я пошло запил. Жена поступила мудро. Не бранила и не подпускала к ребёнку. Из благодарности к ней за это я усердно спал.

Просыпаясь, я готовился звонить, пил для храбрости и опять засыпал. И опять она позвонила сама:

– Меня перевели на «Москву – Ярославль». Завтра в рейс. Поедешь со мной?

– Да, – кратко ответил я, потому что длинно бы не выговорил. Выхаживаться!

Пока я спал, ноябрь прыгнул через голову, поддал холода и намёл снега. В гараже я загрузился в бушлат с лейтенантскими звёздочками, постоял, соображая брать ли гражданку, и не сообразил.

В Александров я приехал на электричке и вздрогнул. Наверное, вся Александровская милиция заполонила перрон. И никто даже не посмотрел на меня.

– Что случилось-то? – спросил я того, кто ближе.

– Ничего пока, – ответил тот. – Чемпионат России. Спартачи едут в Ярославль. Сегодня «Спартак» – «Шинник».

Взрослые перестают удивляться? Значит, мне ещё взрослеть, потому что на прибывающий поезд я смотрел, открыв рот. Проводники ехали снаружи вагонов, держась за железные поручни, а из разбитых окон летели свист и бутылки.

Ольга тоже висела на поручнях. Волосы у неё смёрзлись в сосульки и повисли на одну сторону. Я подхватил её на руки, и она улыбнулась мне посиневшими клыками:

– Я приехала.

К нам подбежал усатый майор и спросил, шмыгая носом:

– Девушка! Заявление подавать будете? Или в Ярославле? Если у нас, то оставайтесь.

– Я дальше поеду, – ответила ему Ольга, а я заметил, что усы у майора намокают кровью.

Без разбора ушибая всех встречных о стенки, я довёл Ольгу до служебного купе.

– Водка есть? – спросил её.

– Я хотела в Александрове купить, – сказала она, стуча зубами.

– Жди! И запрись!

Говорится, мол, чтобы стать философом, надо побывать в шкуре осла. Для нашего климата альтернатива – шкура мента. Ближайший магазин оказался забит бычками в красных шарфах, но отступать было некуда, и я занял очередь. Пока стоял, считал сзади пинки. Ближние били коленом, а дальние доставали пыром, больнее. Кто-то находчивый полил мне за шиворот пива. Что мне было сказать им? Я не мент, просто оделся? Тогда бы и шутки кончились.