Капитан Кортес
Шрифт:
– Я был прав!
– сказал Кортес.
– Силой надо брать там, где нельзя иначе. Здесь мы получим все, что нам нужно, не подвергая себя опасности.
Косумельцы несли маис, пальмовую ветку, кур, кроликов, свежую воду. Золотых изделий у здешних индейцев почти не было: кой у кого - пластинка на груди или тоненькие ушные кольца низкопробного золота.
Прошло двое суток. Старый индеец, отпущенный с письмом, не показывался. Кортес дал подарки и такие же письма еще двум молодым индейцам из селения и тоже послал их на юкатанский
Не возвратились и они. Прошло семь дней; никто не приходил с того берега.
– Мы здесь сидим и теряем понапрасну время, - уверял Сандоваль, - а впереди у нас еще так много дела!
– Не придут индейцы: получили подарки и ушли в лес, к своим; что им еще нужно!..
– Может быть, здесь и испанцев никогда не было, старик все выдумал?
– сомневался шут.
– Подождем, - сказал Кортес.
Прошло еще четверо суток. Индейцы не появлялись. Ждать дольше казалось бессмысленным: армада проедала свои запасы, солдаты томились в бездействии. Мена на Косумеле была плохая, - золота почти не несли. На утро двенадцатого дня Кортес назначил отход.
Настало утро. Суда едва успели выйти из узкой бухты, как каравелла с зерном напоролась на камень и дала небольшую течь. Два других судна с двух сторон подошли к каравелле и повели ее к берегу для починки. Они обогнули небольшой мысок и стали на якорь недалеко от входа в узкий пролив между Косумелом и Юкатаном. Часть юкатанского берега и почти весь косумельский видны были отсюда простым глазом.
Незадолго до захода солнца солдаты увидели большую лодку в проливе. Лодка шла от юкатанского берега. Один индеец в лодке греб, стоя на носу; еще четверо сидели на днище.
Кортес велел сейчас же выслать две лодки навстречу индейской. В одну лодку сел он сам с двумя капитанами и с патером Ольмедо, в другую посадил десять солдат; с ними и Лопе Санчеса.
Испанцы подошли к косумельскому берегу раньше. Индейская лодка приближалась быстрыми рывками, и все индейцы на ней смотрели в их сторону.
Лодка причалила к низкому берегу. Один индеец что-то кричал на своем языке и указывал на испанцев. Сердце у Лопе забилось; он точно чувствовал, что сейчас произойдет что-то важное. Индейцы стали высаживаться; один из них бежал впереди, почти голый, обросший волосами, в тряпке вокруг бедер. Он вбежал в самый круг испанцев и остановился.
– Святая дева!
– сказал индеец.
– Святая дева, я вижу людей моей страны!..
Плача, он упал на землю. Потом встал, подбежал к одному испанцу, к другому, ощупал плечи, шлемы.
– Испания?
– сказал он.
– Кастилия?..
Он говорил неуверенно, точно отвык произносить слова на родном языке.
– Да, мой друг, ты - среди испанцев, - сказал Кортес.
Человек повернулся к нему и, узнавая капитана, низко поклонился Кортесу на индейский манер: одна рука коснулась земли, другая - наклоненного лба.
–
– сказал человек. Это было приветствие вождю на языке юкатанских индейцев.
– Лима-танар!..
Его голая спина дрожала. Испанцы молчали, пораженные, Кортес сдернул с плеча плащ и покрыл им темную от загара спину человека.
– Откуда ты родом? Как попал сюда?
– спросил Кортес.
Человек не отвечал. Он поднял голову, но прикрыл ладонью лицо, точно стыдясь чего-то. Молча он рассматривал испанцев; губы его дрожали, на глазах выступили слезы.
– Дариен?
– спросил Кортес.
Человек вскочил на ноги.
– Да, Дариен!
– сказал он.
– Я приплыл оттуда!..- Он показывал на юг.
– Дариен, в материковых землях…
Он все еще закрывал ладонью лицо.
– Лопе Санчес, ты помнишь такого в Дариене?
– спросил Кортес.
Лопе подошел. С минуту он глядел на человека и то узнавал, то не узнавал. Восемь лет прошло с тех пор; столько сменилось в памяти людей, имен!.. Все смешалось. Глаза человека точно были ему знакомы, но эта ладонь, прикрывшая лицо…
– Я… я не помню, ваша милость!
– растерянно сказал Лопе.
Человек отвел ладонь.
– Узнаешь?
– сказал он.
Лопе отступил. Нос у человека был продырявлен на индейский манер, и в каждой ноздре торчало по медному квадратику с индейским узором.
И все же что-то было знакомо Лопе и в том лице - редкая бородка, худые щеки и серьезные глаза над изуродованным носом.
– Я Агиляр!
– сказал человек.
– Брат Агиляр!
– вскричал Лопе.
Он вспомнил. В дни самого жестокого голода в колонии Херонимо де Агиляра послали на Эспаньолу за продовольствием. С ним было на судне еще человек двадцать - двадцать пять.
– Где же остальные?
– спросил Кортес.
Агиляр рассказал. Бурей их отнесло в сторону, и каравелла разбилась о рифы недалеко от острова Ямайки. Агиляр и еще семь человек спаслись на большой лодке. Они приделали парус, и их долго носило в открытом море. Двое умерли от жажды и лишений. Остальных прибило течением к берегу Косумела. Четверо из них погибли сразу, - косумельские индейцы принесли их в жертву своим богам.
Агиляр замолчал.
– А ты как спасся, брат Агиляр?
– спросил Кортес.
Агиляр вздрогнул, точно его поразило обращение Кортеса.
– Я больше не брат Агиляр, - сказал человек,- Я давно оставил свой орден.
Патер Ольмедо поднял руку.
– Подойди сюда, брат Агиляр!
– сказал патер.- Помнишь ли ты слова святой мессы?
– Нет… - растерянно сказал Агиляр.
– Не знаю…
Он быстро-быстро забормотал слова церковной мессы, мешая их с индейскими словами.
Патер Ольмедо взял в руки свой ящичек с дарами.
– Опомнись, брат Агиляр!
– сказал патер.
– Милость господня да осенит тебя.