Капитан Сорвиголова
Шрифт:
— Вот что, я отпущу вас, но с одним условием. Согласны?
— Только скажите, все исполню, что ни прикажите.
— Мое имя Сорвиголова, я — Брейкнек, капитан молокососов. Это я взорвал мост на Моддере.
— Я очень много слышал о вас, — промолвил улан.
— Видели, как я разделался с вашими товарищами?
— О, это ужасно!.. Вы страшный человек!
— Я говорю об этом не из хвастовства, а только для того, чтобы вы, зная, с кем имеете дело, не обманули меня и слово в слово сказали бы майору Колвиллу следующее: «Человек, которого вы сделали жертвой идиотской и варварской игры в охоту на кабана, поклялся убить вас и убьет.
Солдат отдал честь и поплелся прочь, пошатываясь, точно пьяный.
— И передайте вашим привет! — крикнул ему вдогонку Фанфан. — А теперь займемся каталками, добавил он, обращаясь к Жану.
Велосипед, на первый взгляд необычайно хрупкая машина, в действительности очень прочен. Когда смотришь на изогнутые под различными углами эмалированные трубочки, из которых построен его корпус, на колеса с тонкими, как лапки паука, спицами, так и кажется, что среднего веса тяжесть, самый незначительный удар могут разладить весь этот механизм. А между тем он не гнется даже под грузным толстяком и может устоять против сильнейших ударов, что и подтвердилось на примере машин, выбранных молокососами.
После внимательного осмотра сорванцы убедились, что в рамах их велосипедов нет даже намека на искривление, и собрались катить дальше, но тут Фанфан, с одной ногой уже на педали, задержался и, окинув взором ужасное нагромождение человеческих тел и мертвых лошадей, печально произнес:
— Пока защищаешь свою шкуру, все тебе нипочем — знай себе колотишь, будто издеваешься над смертью. Потасовка так и подсыпает тебе пороху в кровь… А кончилась битва, прошла опасность, да как поглядишь вот на такую кучу Маккавеев [100] , которые всего пять минут назад были цветущими парнями, невольно подумаешь, до чего же это грязная штука — война!
100
Маккавеи — семь братьев-иудеев, которые вместе со своей матерью во II веке до нашей эры, согласно преданию, были казнены за отказ есть свиное мясо.
— Да, но война за независимость священна, — заметил Сорвиголова. — На нас напали, и нам вдвоем пришлось защищаться против двенадцати человек. Моя совесть спокойна, и я не жалею о случившемся.
— Я понимаю, лучше самому убить дьявола, чем дать ему укокошить себя, — согласился Фанфан. — И уж конечно, я предпочитаю стоять на земле, чем лежать в ней, да еще вечно. Но все-таки, что бы ты там ни говорил, а война грязная штука… Едем, однако, завтракать.
Они снова оседлали велосипеды и через десять минут уже въезжали в Якобсдаль — большое село или, если хотите, маленький городок.
Сорвиголова и Фанфан вошли в лавку, позади которой было пристроено что-то вроде таверны, и потребовали завтрак. Им подали яйца, две копченые селедки, лук, яблоки ранет, бутылку эля и буханку черствого хлеба. Изголодавшийся Фанфан забыл все треволнения и ужасы войны и, широко раздувая ноздри, жадно вдыхал запах съестного, словно сказочный людоед, учуявший где-то человеческий дух.
— Копченая селедка, как, впрочем, и ящерица, — друг человека, — глубокомысленно изрек он.
Фанфан надрезал селедки в длину, отделил головы, положил на блюдо, потом очистил и нарубил мелко лук, снял кожуру с яблок, нарезал их ломтиками, перемешал все и, обильно полив
— Ты попробуй только, хозяин, — сказал он, набив полный рот. — Пища богов!
Но Жану эта кулинария внушала мало доверия, и он приналег на яйца.
Через четверть часа оба друга, расплатившись, катили в Блумфонтейн по тропинке, называвшейся громким словом «дорога».
ГЛАВА 6
Бешеная езда. — В поезде. — Взрыв. — Самоотверженный труд. — Бегство. — Встреча с Жубером. — Пробитое легкое. — Доктор Тромп. — Черный, но не негр. — Находчивость Фанфана.
Дорога была довольно прямая, но скверная, если вообще можно назвать дорогой путь, проложенный повозками. На ее прокладку не пришлось тратиться. Никто не позаботился вымостить трассу камнем, прорыть по бокам водосточные канавы. О нет! Она возникла совсем иначе. Кому-то надо было проехать от одного селения к другому. Он запряг в повозку пару быков и покатил себе прямиком. За первой повозкой последовала вторая, потом третья… Так с течением времени образовалась широкая колея. Ее-то и величали дорогой!
Повозки передвигались по ней легко, устраивала она и пешеходов, а подчас даже велосипедистов, о чем свидетельствует тот факт, что Сорвиголова и Фанфан проехали по ней без остановки сорок шесть километров, отделявших Якобсдаль от Эммауса.
Но что особенно замечательно, они потратили на это всего-навсего четыре часа! Конечно, на шоссейных магистралях департамента [101] Сены и Марны такой рекорд показался бы более чем скромным, но для проселочной дороги, столь типичной для Оранжевой Республики, подобная скорость просто чудо! А если к этому прибавить еще семнадцать километров, которые они проделали от лагеря Кронье до Якобсдаля, да переход через Моддер, да схватку с уланами, то каждый охотно согласится, что оба молокососа отнюдь не были «шляпами».
101
Департамент — здесь: основная административно-территориальная единица во Франции.
В Эммаусе, крошечном городишке с библейским наименованием, где остались одни старики, женщины и дети, поскольку все здешние мужчины были на войне, пришлось сделать остановку. Сорвиголова предпочел бы, правда, без передышки мчаться до другого селения, в двадцати четырех километрах отсюда, но Фанфан запротестовал:
— Селедка с яблоками и сырым луком развела во мне чертов костер. Хозяин, да угости же ты бедного Фанфана хоть кружкой пива, или молока, или какого-нибудь дешевенького винца, а то и просто свежей воды! Все что угодно, только бы напиться! Умоляю тебя!
Сорвиголова рассмеялся и вошел в ближайший дом. Причудливо путая английские слова с голландскими, он попросил немного молока. Хозяйка, молодая женщина, посматривала на него с недоверием. Тогда Сорвиголова вспомнил о пропуске Кронье и показал его своей собеседнице. Мгновенно все изменилось. Молокососам расточали улыбки, пожимали руки, предлагали отдохнуть, непременно хотели накормить их всякой всячиной, — словом, готовы были ради них перевернуть все вверх тормашками.
— Благодарю, молока, только молока, — сказал Жан.