Капитан Соври-голова или 36 и 9
Шрифт:
— А что ты там делал? — спросила мама, глядя на меня подозрительным взглядом. — И почему у тебя расстегнута рубашка?
— Нипочему… — сказал я, делая самое невинное выражение лица и гладя Трезора по спине одной рукой, а другой поспешно застегивая пуговицы на рубахе.
— Не уходи далеко, скоро ужин, — сказала мама. — Скоро придет папа, и будем ужинать.
— Мама, а тут какие-то двое мужчин возле дачи ходили, — сказал я.
— А что им надо было?
— Не знаю, — сказал я. — Спросили: здесь живут Завитайкины?..
— Ну и что?
— Ничего, — сказал я.
Мама пожала плечами, направилась
Главное в этой истории, я уже говорил, что виноват совсем не я, а какой-то журнал, из которого я вычитал, что по статистике у нас еще то ли каждый шестой мальчишка или двенадцатый — точно не помню — не очень-то уж хороший, в общем, как говорит моя мама, не сахар. Я как про это прочитал, так сразу и предложил Мешкову проверить, врет статистика или нет. Но, конечно, не только для этого. Для проверки я предложил Мешкову повесить его замшевую куртку в парке ЦПКиО на дерево и из кустов наблюдать, какой по счету мальчишка позарится на курточку. Всё так и сделали. Сначала шестеро прошли — ничего. Потом двенадцать — тоже никакого результата. В общем, человек сто прошло мимо, и никакого внимания на курточку Мешкова. Я-то бы, конечно, еще бы подождал, а Мешкову уже через полчаса все надоело. «Ну тебя, говорит, с твоей статистикой». И пошел за своей курточкой к дереву. А я остался лежать в кустах. Смотрю: только Мешков руку к куртке протянул — и тут же раздался милицейский свисток и с дорожки к дереву старшина подходит, а Мешков, растяпа, растерялся, что ли, схватил свою куртку — и дёру. Милиционер за Мешковым. Я за милиционером. В общем, мы с милиционером поймали Мешкова и в отделение повели — Мешкова как похитителя, а меня как свидетеля.
Я не хотел, чтоб об этом Мешков рассказывал Кузовлевой, но, по-моему, он все-таки очернил меня в ее глазах за эту историю…
— Здорово, Мешкоф-ф, — сказал я, приближаясь к Сергею и делая вид, что это не по моей вине его таскали в отделение милиции. — Ты не можешь мне сделать небольшое одолжение?
— Какое еще одолжение? — подозрительно спросил Мешков, почему-то застегивая свою замшевую курточку на все пуговицы.
— Вот, — сказал я, — письмо… надо подбросить к нам на кухню.
— Какое еще письмо? — еще подозрительней спросил Мешков.
— Да вот это. — И я достал из-за пазухи письмо, написанное красными как кровь чернилами…
Рассказ второй
Сообщник Мешкофф
Сережа Мешков (или как он сам называл себя сэр Мешкоф) внимательно прочитал письмо, накорябанное моей левой рукой, подумал и спросил:
— Значит, киднэппинг хочешь сообразить?
При этом в слово «киднэппинг» Мешков вложил такое количество изумительного английского произношения, что если бы я всерьез изучал английский язык, я бы мог просто умереть от зависти, но я и русский (письменный, конечно!) и то знаю не очень, поэтому я подтвердил без всякого произношения:
— Киднаппинг!.. — и этим чуть не погубил все дело. Совсем забыл, что
— Как ты произносишь! Какой-то кошмар! — зашипел на меня оскорбленный Мешков. — Идешь на такое дело, а… Ну-ка произноси за мной… К-и-и-д… Длинное «и»…
— К-и-и-д!.. — стал я повторять за Мешковым. А что мне оставалось делать?
— Нэппинг…
— Наппинг…
— Не наппинг, а н-э-ппинг… Лягушку делай ртом… и еще как будто у тебя горячая картошка во рту, и ты в это время горло полощешь…
Я сделал ртом «лягушку», и еще как будто у меня горячая картошка во рту, и я в это время горло полощу.
— А как киднаппинг расшифровывается? — спросил я, чтобы сбить Мешкова с учительского тона.
— «Кид» — козленок, «нэппинг» — похищение, — разъяснил мне шепотом Мешков. — А ради кого ты станешь кидом?
— Ради Кузовлевой.
— Ты, значит, влюблен! Ты ин лавд? По-английски это будет — ин лавд! — объяснил мне Мешков.
— Я ин лавд, — поспешно согласился я с Мешковым, — очень ин лавд! Я просто безумно ин лавд! Потому что я ее больше всех на свете люблю, — сказал я. — Даже больше родителей…
— Раз на такое дело идешь, конечно, — согласился Сережа. — А ты на ней женишься?
— Конечно, женюсь! — сказал я. — Со временем, конечно. Если она, конечно, не будет иметь ничего против… Ну, подбросишь письмо?
— «Подбросишь»! Тут не подбросишь… Тут надо… ту пут ит стилзели… секретно положить…
— Вот-вот, — обрадовался я. — Именно ту пут и именно стылзели!..
— Да не стылзели! — возмутился Мешков. — А ст-и-и-л… длинное «и» и язык между зубов. Ну, повтори.
Мне вообще почему-то уже давно хотелось дать Мешкову по морде, но я подумал, что это может вдруг испортить наши с ним отношения, и поэтому все время сдерживался. Сдержался я и на этот раз, но уже из последних сил.
— А мазер свою тебе не жалко? — продолжал допрашивать меня Мешков. — Она ведь расстроится, когда узнает, что тебя… украли, да еще за такие деньги… за такие мани…
— Конечно, мазер расстроится, — согласился я. — Если бы я был в семье один, я бы себя ни за что и ни за какие мани не украл… А потом, из-за меня мазер не будет очень уж переживать, все равно я… грубый… и учусь плохо… и никого не слушаюсь. Если бы Сашу украли, тогда бы она, конечно, больше переживала. Ну как, будешь… пут стилзели?
— А чего ты так торопишься? Чего ты ту би ин э харри? — спросил Мешков. — Успеешь еще украсть себя… Ты же еще не старый… Тем более что эта Кузовлева, по моим наблюдениям, пока здесь у нас ни на кого не обращает внимания.
— Вот именно, что пока не обращает, а вдруг как возьмет да как обратит… Их, девчонок, разве поймешь. Мне, Мешкоф, знаешь, что один мой приятель рассказывал, что он в одну девчонку с первого класса был влюблен. А она ни на кого не обращала внимания. В первом не обращала, во втором не обращала, в третьем не обращала, в четвертом не обращала, а в пятом взяла и обратила внимание.
— На твоего приятеля?
— Как бы не так! На приятеля моего приятеля! А мой приятель знаешь как мучился? «Что, — говорит, — она не могла еще в первом классе дать понять, что ей нравится другой? Пять лет, говорит, ждал, надеялся, и на тебе!..» Ну как, подбросишь письмо?