Капитан Соври-голова или 36 и 9
Шрифт:
— Это еще из-за какой любви? — возмутился Тулькин еще больше меня.
— Из-за любви… к Тане Кузовлевой, — прошептал я. — Чтоб она на меня внимание обратила. Девчонки знаешь как на знаменитых внимание обращают!
— Ах, из-за любви?.. — разочарованно протянул Тулькин. — Ну, если из-за любви, — еще раз повторил он, — то я тебе не помощник… Ненавижу этих девчонок! — Тулькин прямо затрясся от ненависти. — Да я лучше пораньше спать лягу… — сказал Тулькин, продолжая весь трястись, как отбойный молоток.
Это был намек со стороны Тулькина, и я решил этим намеком воспользоваться.
Я еще раз достал из кармана коробочку с таблетками и стал их снова пересчитывать.
— Значит,
Тулькин с такой неохотой отвернулся от содовых таблеток, что, как мне показалось, у него даже шея заскрипела.
— Я и без твоих таблеток могу во сне увидеть что захочу. — Но никакой правды в его голосе не было. — И можешь мне не рассказывать, — продолжал он, — как ты бритву моего отца тупишь. Пусть он меня хоть еще раз выпорет, а я тебя все равно подкараулю. Узнаешь еще, какой я сыщик. А из любви к девчонкам я помогать ни за что не буду. Если б из ненависти, я бы тебе еще помог, а из-за любви ни за какие… — он, конечно, хотел сказать «таблетки», но пересилил себя и сказал, — ни за какие… коврижки, даже если бы меня не ты, а твой брат попросил — все равно бы не стал помогать.
Если бы Тулькин не сказал, что из-за любви он мне не поможет, а из ненависти с удовольствием, может, мне пришлось бы искать четвертого сообщника, но когда он сказал, что из ненависти он бы еще помог, тогда я высыпал на ладонь еще две таблетки питьевой соды (всего, значит, на четыре серии детективных шпионских цветных снов) и сказал:
— Ты мне будешь помогать из ненависти к ней!
— Это как же? — не понял Тулькин. — Помогать из ненависти?
— А вот так же, — начал я свое, может быть, самое сложное и унизительное объяснение в своей жизни. — Я кто такой? — спросил я Тулькина.
— А кто ты такой? — спросил меня Тулькин.
— Я шалопут! — сказал я твердо. — Шалопут!
— Ты шалопут, — с удовольствием подтвердил Тулькин и как-то уж чересчур поспешно.
— Кто шалопут? — переспросил я грозно Тулькина, сдерживая желание дать за такое оскорбление Тулькину в зубы.
Но потом я подумал, что это он говорит так для дела и только поддакивает мне, я успокоился и сказал:
— Я еще и лентяй!
— Ты еще и лентяй! — подтвердил снова с удовольствием Тулькин.
— Кто лентяй?..
Мы помолчали. Я боялся, что я все-таки дам Тулькину в зубы за оскорбление личности, — в конце концов, можно же подтверждать и молча, кивком головы, но пересилил себя и, скрипнув зубами, продолжал:
— Но Кузовлева об этом ничего не знает? Так? — спросил я.
— Так, — подтвердил Тулькин, — не знает.
— Значит, если бы Кузовлева дружила с Мешковым или Дерябиным, а не со мной, то это было бы совсем другое дело? Так? — спросил я Тулькина.
— Совсем другое дело! — сказал Тулькин и еще кивнул головой. — Значит, так ей и надо! — обрадовался по-настоящему Тулькин. — Все равно с тобой все мучаются: и родители, и школа, и весь наш дачный поселок, а она что, исключение, что ли… А таблеток серии на три дашь? — спросил разбушевавшийся Тулькин.
Я снова вытащил из кармана коробочку и отсыпал на ладонь Тулькина три таблетки.
— И про то, как папину бритву тупишь, расскажешь! — предупредил меня Тулькин.
— После похищения, — ответил я. — Значит, после ужина я похищаю себя в сторожку на кладбище. В восемь ноль-ноль. На твоих сколько?
Тулькин посмотрел на свои часы с одной секундной стрелкой и сказал:
— Зачем после ужина? Сейчас тебя похитим! Веревку только возьму и еще кое-что!
— Как же, — сказал я. — На голодный желудок, что ли?
— Именно на голодный… Чтобы неожиданней. Только у меня к тебе просьба:
— После, после, — оказал я. — После похищения все отдам.
Тулькин немного попереживал и сказал:
— Тогда спрячься сейчас за сарай, чтобы нас вместе никто не видел, и жди… Я к тебе незаметно сам подойду…
Уже из-за сарая я увидел, как на крыльце собака Гальда встретила Тулькина и стала на него лаять (наверно, медаль просила вернуть обратно), а я подумал, что молодец Тулькин, не злопамятный! Не держит на меня злобы за папину бритву. Правда, я ничего такого с бритвой его папы не делал и не тупил, конечно, никогда и тупить-то не собирался. Я просто проверял одну заметку из журнала «Техника — молодежи». Там было написано, что если в лунную ночь положить опасную бритву на свет, то к утру она затупится. А когда бритва затупится, то, я думал, что Тулькин распространит слух среди ребят, что я одной силой воли могу тупить бритвы на расстоянии. И кто-нибудь из ребят расскажет об этом Танечке Кузовлевой, и тогда она скажет: «А я давно замечала, что у Леши во взгляде есть что-то гипнотически магнетическое!»
Между прочим, у нас дома опасной бритвы нет — мой папа бреется электрической, — поэтому я и решил с помощью бритвы отца Тулькина проверить это явление, а Тулькин, видно, не читает журналов, поэтому он и решил, что это я туплю бритву, а не лунный свет. Я однажды наблюдал за ним, как он всю ночь не спал, все меня караулил. Я, конечно, и не думал подходить к дому Тулькиных, я-то знал, что бритва и так затупится…
Тем временем в доме Тулькиных собака Гальда все продолжала лаять, а Тулькин все не выходил, а я подумал, что Гальда зря требует отдать ей медаль обратно: Тулькин, в конце концов, тоже имеет право носить ее — он ведь Гальду учил всяким штукам, а не она его. Я подождал еще немного, но Тулькин все не выходил, сестра вышла на крыльцо, а Тулькина все не было. Тогда я оглянулся: может, он уже подошел ко мне? Тулькин сказал, что подойдет незаметно, но рядом со мной никого не было. С другой стороны сарая тоже не было Тулькина. Я ждать больше не мог, в конце концов ничего не случится такого, если не Тулькин незаметно подойдет ко мне, а я к нему. Я перелез через забор и уже хотел перебежать улицу быстро, как солдаты в кинокартинах про войну, но в это время меня кто-то грубо (непозволительно грубо) схватил за плечо.
Не было на земле такой силы, которая в такую минуту могла меня удержать на месте, но через секунду я убедился, что такая сила есть на земле и зовут эту силу Николай Сутулов. Вообще-то Сутулова в списке моих врагов у меня не было, но, вероятно, я был у него в списке его врагов, потому что вот уже с первого дня, как он приехал на дачу, он при каждой встрече дает мне какой-то незаметный, но очень больный подзатыльник, приговаривая при этом: «Первый просит посадки!..» или «Второй просит посадки!..» Вместе с сегодняшним подзатыльником он мне их на шею уже двадцать восемь штук посадил. Потом он еще всегда проводит на мне один прием борьбы самбо и удаляется. Вот и сейчас он сказал:
— Двадцать восьмой просит посадки!.. — потом дал по шее, продолжая держать меня за плечо. — Из положения удержания, — сказал Сутулов, — захватываю правой рукой запястье правой руки противника, ставлю локоть правой руки к его шее, поднимаю предплечье своей правой руки и… провожу прием!.. За секунду…
Он вот так на мне провел уже двадцать восемь приемов борьбы самбо. На словах, правда, но все равно противно. А за что? Я ему абсолютно ничего такого не сделал, только один раз подошел к нему и спросил его, задрав голову. (Сутулов у нас на четыре головы выше всех ребят!)