Капитан Темпеста
Шрифт:
— А не подведете ли вы этим Дамасского Льва? — спросил грек.
— Он сам уполномочил меня во всех нужных случаях пользоваться его именем, — пояснила герцогиня. — Позвольте мне одной объясниться с внучкой Али-паши.
— Хорошо, — в один голос ответили Никола и Перпиньяно.
— Предупредите наших людей насчет того, о чем мы уговорились. Необходимо действовать как можно осторожнее.
Дорога шла по утесам, и местами приходилось перепрыгивать через глубокие трещины или цепляться за острые выступы скал. Дедушка Стаке все время ворчал на эти неудобства.
— Ну и дорожка! — рассуждала
Между тем уже рассвело, и вокруг сделалось видно на большое расстояние.
— Взгляните туда, синьора, — сказал Никола, указывая на крутой, почти отвесный утес, на вершине которого возвышалось громадное здание с башнями.
— Это и есть Гуссифский замок?
— Он самый, синьора.
— Бедный Ле-Гюсьер! Наверное он томится в подземелье одной из этих угрюмых башен…
— Да, синьора, едва ли он там гуляет на свободе. Внучка Али-паши не очень нежно обращается со своими пленниками, — со вздохом заметил грек.
XIV
В замке Гуссиф.
Гуссифский замок, построенный из частей того самого утеса, который он собой увенчивал, был созданием королевы Екатерины Корнаро. Она хотела иметь здесь сторожевой пункт для наблюдения над восточной частью острова Кипр, особенно часто подвергавшейся нападениям турецких и египетских морских разбойников, хозяйничавших в то время на всех восточных побережьях Средиземного моря.
Замок возвышался на самой вершине утеса, над крутым обрывом, стены его были так толсты и массивны, что их нельзя было прошибить никакими ядрами, и все его башни были унизаны пушками. Это мощное укрепление оказало долгое и упорное сопротивление армии Мустафы, которому, пожалуй, так и пришлось бы отказаться заполучить в свои руки этот важный в стратегическом отношении пункт, если бы не помощь Али-паши, привезшего на своих ста галерах многочисленный десант.
Бомбардируемый день и ночь восемьюстами колубрин, имевшихся в рядах пятидесятитысячной сухопутной и морской армий, замок в конце концов вынужден был сдаться, весь его гарнизон был перерезан, как это всегда делалось турками. Селим Второй приказал исправить все повреждения, нанесенные замку во время осады, снабдил его новым многочисленным гарнизоном, прекрасно его оборудовал. Комендантом этой крепости султан — как это ни казалось странным — сделал внучку своего любимца, Али-паши, молодую девушку, славившуюся своей красотой, умом, смелостью, решительностью и ярой ненавистью к христианам, унаследованной ею от деда, а это было самое главное в глазах турецкого властителя.
Увидев перед собой эту грозную твердыню, угрюмый вид которой не смягчался даже розовой дымкой, наброшенной на нее ясными лучами восходящего солнца, герцогиня д'Эболи невольно поддалась на минуту сомнению в успехе своего отважного замысла. Не предстоит ли ей со всеми ее спутниками погибнуть мучительной смертью, как, быть может, погиб уже от руки коменданта-турчанки Ле-Гюсьер, которого она, герцогиня, шла
— Падрона, ты думаешь о своем женихе? — спросил
Эль-Кадур, поймав тревожный взгляд своей госпожи, остановившейся на возвышении, чтобы лучше рассмотреть замок.
— Да, разумеется, — со вздохом ответила молодая девушка.
— Боишься, что он уже погиб от рук внучки Али-паши?
— Да, думаю и об этом. Но как мог ты угадать мою мысль, Эль-Кадур?
— Раб должен уметь читать в сердцах своих господ.
— А как ты полагаешь, жив он еще?
— Вернее всего, что жив. Если бы они хотели убить его, то сделали бы это тотчас же по взятии Никосии. Если же они увезли его в такое надежное место, то следует думать, что он имеет для них большую цену… Не лучше ли идти вперед, падрона? Нас здесь могут заметить со стен крепости и принять за каких-нибудь шпионов, если мы будем стоять на месте.
Минут через десять ходьбы по ущелью наши путники вдруг очутились почти под самыми стенами крепости, не заметив нигде часовых. Должно быть, турецкие часовые пренебрегали своими обязанностями, вполне уверенные, что им тут нечего ожидать нападения со стороны христиан. Однако в тот самый момент, когда путники вышли из ущелья и стали подниматься на крутизну, с одной из башен послышался тревожный крик:
— К оружию!
Вслед за тем на подъемном мосту, спущенном над глубоким рвом, окружавшим замок, показался отряд янычар под предводительством капитана.
— Кто идет? — послышался оклик на турецком языке.
— Свои, — отвечал на том же языке Никола, делая знак янычарам опустить оружие, которое они было подняли.
Грек одинаково хорошо говорил на нескольких восточных языках.
— Откуда вы? — спросил капитан янычар, продолжая держать наготове обнаженную саблю.
— Из Фамагусты.
— Что же вам нужно?
— Нам поручено проводить сюда капитана Гамида, сына мединского паши.
— Где же он?.
— Здесь! — откликнулась герцогиня на арабском языке, выступая вперед из окружения своих спутников.
Турок внимательно оглядел ее, не скрывая некоторого изумления, потом отдал ей своей саблей честь и сказал:
— Да пошлет пророк тебе и твоему отцу на тысячу лет благоденствия! Госпожа Гараджия, внучка Али-паши, будет счастлива, имея возможность оказать тебе гостеприимство. Пожалуй за мной, эфенди.
— А могу я взять с собой своих людей?
— Они все турки?
— Да, все турецкие подданные.
— В таком случае и они могут быть уверены в хорошем приеме у нас. Ручаюсь за это.
Приказав движением руки янычарам расступиться, капитан повел новоприбывших во внутренний, так называемый «почетный» двор крепости, окруженный прекрасными портиками в арабском стиле, колонны которых местами носили следы бывшей ожесточенной бомбардировки. Такие дворы в турецких зданиях представляют собой нечто вроде приемных.
Усадив герцогиню в одном из портиков на роскошный ковер, капитан пригласил ее провожатых занять места вне колоннады, под тенью исполинской пальмы, резные листья которой образовали прекрасный шатер. По его приказанию двое богато одетых негров принесли шелковые подушки и серебряный поднос с чашками дымящегося ароматного кофе, разными прохладительными напитками и сластями.