Капитаны
Шрифт:
– Тц, не елозь. Клей сказал, что тебе только с завтра можно вставать. – Замечая, как Катрина уязвлённо насупилась, Аккерман уступчиво делает поблажку, мягко целуя её в висок: – Извини… Просто побереги себя, хорошо? Если захочешь чего – говори, я принесу…
Его неторопливый голос, близость, тёплые объятья, извинения – Кaта не знает, от чего распарено млеет больше. Сердиться на Леви оказывается вдруг невыносимо тяжко, практически невозможно: на душе становится так легко, будто никаких кошмаров дня не было и в помине. Женские ладошки потеряно скользят по его грудине, ласкают шею и останавливаются
Она всматривается в голубо-серые омуты, словно пытаясь навеки запомнить этот блеск. Кaта разлепляет пересохшие губы и едва слышно выдыхает:
–У тебя такие нежные глаза… – Аккерман замирает, на мгновение переставая дышать. Голос ли, интонация или открытая уязвимая улыбка, появляющаяся на её лице, но это выбивает из колеи.
И Леви улыбается в ответ:
– Воруешь мои реплики?
– Совсем немного… – он наклоняется ближе и будто в забытье целует лоб, брови, трепещущие веки, кончик носа и щёки и уголки губ. Отчаянно, но с радостной горечью, будто сердце заискивает, напоминая о дождевом мороке и поле, крови и загнанной лошади. Однако короткий болезненный выдох действует отрезвляюще. Леви отстраняется, мысленно приказывая себе унять неуместный пыл, и осторожно всматривается в родное лицо. Есть более насущные дела, намиловаться с ней он всегда успеет после.
– Доверишь мне ухаживать за твоими швами? – Катрина чуть морщится, поджимая губы. Полумраку не удаётся скрыть от Леви, как зелёные глаза поблёскивают от пелены слёз. – Кaта?
Она сдавленно выдыхает, жалея, что не может провалиться под землю:
– Знаю, мы говорили об этом, но когда всё доходит до дела… Леви… неужели тебе не будет противно?
– Что?
– Или неприятно, – поспешно исправляется Бишоп. – Видеть шрамы на моей коже… То есть, да, они были и раньше на спине, руках, бёдрах, но то мелкие, а теперь ведь прямо на животе, это же…
– Кaта, – она невольно вздрагивает от того, как проникновенен его голос в этот миг. По шее, воровато разливаясь по телу, скользит трепетный фриссон. Аккерман заботливо касается ладонями её лица, оглаживая шершавыми мозолистыми пальцами кожу. – Прекрати молоть чушь. В болезни и здравии, в горе и в радости, со шрамами и с ещё большими шрамами – я полюбил тебя не за чистую кожу, Кaта, а за то, какая ты на самом деле. И если в моих силах хотя бы немного позаботиться о тебе, любовь моя… – он осторожно зацеловывает влажную дорожку, что чертят слёзы, чувствуя, как отчаянно Катрина цепляется за его ладони и как потерянно, но радостно улыбается. – То я буду самым счастливым человеком на этом свете…
Дождь медленно поёт свою песню лесу, щедро укрывает саваном тишины ночной лагерь разведчиков за Стенами. Но даже в такой промозглый холод где-то там в лазарете бьются в такт два горячих сердца. Любящих сердца, что счастливы друг с другом.
Комментарий к Песня о селезёнке
Пояснения по наркозному делу: в «классическом» эфирном мононаркозе (а в комбинированном наркозе во вселенной АТ я сомневаюсь) есть 4 стадии: Анальгезия—возбуждение—хирургический наркоз (4 уровня «глубины»)—пробуждение/передозировка;
Современные варианты медикации позволяют практически пропустить 2 стадию + серьёзно
Смысл выхода из наркоза – это постепенное восстановление функций в обратном порядке, т.е. при выходе из наркоза человек также проходит 2 и 1 стадию.
В данной работе описаны явления ингаляционного мононаркоза (диэтиловый эфир), который более известен в привязке к такому деятелю, как Н.И. Пирогов. Но не так много людей знают, что Николай Иванович вовсе не «первый» человек, применивший эфирный наркоз в России. Он вошел в историю как первый врач, применивший эфирный наркоз на поле сражения — их количество исчислялось тысячами. Однако, думаю, справедливо заметить, что первый в России эфирный наркоз выполнил хирург Фёдор Иванович Иноземцев
Спасибо за прочтение! Буду рада узнать Ваше мнение – пара слов, а уже приятно.
Всех люблю,
Цирцея ?
========== Милые бранятся… ==========
Комментарий к Милые бранятся…
Итак, мотив “ничто не вечно под луной”. Надо вспомнить: практически нет долгоиграющих пар, в которых не было ссор или конфликтов
Собственно, вы прочитали название главы, вы поняли, о чём тут будет речь, так что приготовьтесь к эмоциональным качелям, Господа. Наш аттракцион начинается…
Лёгкий ветерок ненавязчиво касался тюля: кружевная занавеска то и дело колыхалась. Леви заторможено следил за игрой штор и слепо перелистывал вчерашнюю газету. Изредка отпивал терпкого чая, заваренного чудом: в мешке едва оставалось пара листков, хотя Катрина обещала зайти в лавку ещё позавчера. Напиток уже подостыл, но это было последнее, что волновало Аккермана.
Предрассветные сумерки медленно отступали, тени утекали, страшась солнца, но цепкая хватка сна ещё бурлила в мышцах; Леви зевнул и потёр глаза. Судьба явно испытывала его на прочность: вчерашний день с постоянными разъездами и ухищрёнными ночными схемами Эрвина забрал чуть ли не все силы, худо бедно оставшиеся с прошлой тренировочной недели. Если так пойдёт и дальше, на одной воле и желании Леви уже не сумеет пройти все лестницы штаба и доползти до дома – так и уснёт в кресле, прикрывшись кителем. Особенно, если ему до кучи снова придётся после работы ехать в полицейское отделение, чтобы писать там поручительство за Бишоп, натворившей дел…
Дверные петли досадливо взвизгнули, будто подпевая мыслям – в кухню, растирая щёки ладонями, вошла Катрина. Будь Аккерман менее вялым от недосыпа, он бы усмехнулся: легка на помине.
– Доброе утро, Леви, – она сонно улыбнулась, коротко клюнув его в губы, и отошла к столешнице.
– Утро, Кaта, – вкрадчиво отозвался капитан, следя за тем, как Бишоп берётся хозяйничать. Несмотря на ранний час, она уже успела переодеться в рабочую форму. Даже крепления для УПМ натянула: кожаные ремни выучено сдавливали одежду от плеч до стоп, пояс обхватывал бёдра.