Капитаны
Шрифт:
– У вас что, было много братьев? – спрашивает она, подставляя руку козырьком от слепящих лучей. Если его разозлить, то наверняка даст штрафной круг. А это то, чего Катрине требовалось чуть ли не по рецепту доктора: выпустить скопившуюся ярость в движениях клинков. – Откуда такой фанатичный соревновательный дух?
Дункан снисходительно машет рукой, мол, уходи давай с площадки:
– Не твоё дело, Бишоп.
– С собственным лейтенантом можно и повежливее быть, – ответно парирует она.
– В армии, а особенно – в Разведкорпусе, всё не на вежливости держится, а на уставе. Заруби
Вода в бочках, что стоят подле склада, холодная и приятно бодрит. Умывшись, Бишоп опирается о бортики: ждёт, пока взволнованная вода уляжется. Есть что-то непостижимо магическое в том, как рябь волн накатами сменяет друг друга. Однажды Катрине в руки попалась ветхая книга, что едва сохраняла свой переплёт. Бишоп достала её в библиотеке, случайно в потёмках перепутав полки. Она было собиралась поставить фолиант обратно, но что-то в обложке смущало и… завораживало. Будто шептало: “прочти меня, и я открою тебе тайну”. Потакая любопытству, Кaта всё же уселась в читальном зале и раскрыла том. Наверное, это был один из тех поступков, о которых она впоследствии не жалела до конца своих дней. В той книге был описан чарующий мир, что скрывали Стены: реки огня, ледяные земли, поля из белого песка и море. Огромный водоём, как озеро, только конца и края ему нет: оно больше суши и вдобавок ещё и солёное… Глупая сказка, но книга заявляла, будто берег моря ласкают волны – такие же, как сейчас в бочке – иногда мягкие, едва видимые, а иногда бушующие.
Хотелось бы ей хоть глазком увидеть эту выдумку воочию: в голове не укладывалось.
Катрина улыбнулась, различая искажённое, пляшущее отражения себя в воде. Когда они с Леви сидели перед первой экспедицией на крыше, украдкой держась за руки, и рассматривали звёзды, она рассказала Аккерману о море. Леви улыбнулся и скептично отозвался, мол, будь такое чудо реальным и солёным, его б давно вычерпали торговцы, выпарили соль и продали её с бешеной наценкой…
Кaта заметила, как отражение вдруг потерянно моргнуло, улыбка соскользнула с лица, а в груди – в её груди, не в воде, не в мираже – разлилась тупая сжимающая боль. Леви…
Бишоп хлёстко бьёт по водной глади, давая себе пощёчину. Как же нелепо всё получилось: рассориться из-за сервиза!
Отойдя от бочки, она быстро выходит на тракт и, идя по жухлой осенней траве, чтобы не запылить сапоги, направляется к штабу, шмыгая носом. На сердце с новой силой заскребли кошки. Тоска узлом завязывает все органы внутри, а по телу разливается тягучая продрога. Кaта понимала, откуда шёл этот мандраж, хоть самой себе научилась не лгать: она боялась. Боялась, что доверилась человеку, найдя крупицы смелости, а теперь он может её предать. Оттолкнуть.
Уязвимое положение. Неприятное. Будто она снова в родном “доме”, а тот, кто был призван её защищать, кто был назван родным отцом, отвернулся от собственной дочери, выбрав бутылку…
Переживания сгущаются, словно тёмная вода, готовая схлестнуться над головой. Катрине вдруг отчаянно захотелось излить кому-то душу. Попросить совета, помощи или утешения – чего угодно, даже осуждения, лишь бы не оставаться одной в этом топком чувстве самокопания.
Можно было поддаться искушению и выплеснуть чувства на бумагу, а потом отправить по почте Виктору… Кaта усмехнулась, качая головой: когда она в последний раз писала брату прямо и честно, тот приехал в штаб и устроил цирк, возмущаясь, что его сестру повысили до лейтенанта. Для него это звучало почему-то оскорбительно. С тех пор Катрина ему всё сообщала в общих чертах, без большой конкретики. Особенно, когда дело
А теперь они с Аккерманом ещё и съехались. Узнай это Виктор, его бы хватил удар. Наверняка бы примчался освидетельствовать избранника по собственным критериям, не забыв расспросить про умение готовить: пекарь везде остаётся пекарем. Будь Кaта дамочкой из высокопарных любовных романов, которые Бишоп всё же изредка почитывала в городской библиотеке, она бы наверное тоже вздыхала и упиралась, говоря о переезде к возлюбленному, не имея на руках ни документа о браке, ни кольца, ни осязаемых планов на такое. Однако нравы в разведке специфичны и более свободны: когда жизнь длится в Стенах от экспедиции до экспедиции, а на вылазках высчитывается до появления титана на горизонте, невольно начинаешь думать иными категориями. Ничего предосудительного в их с Леви связи Кaта не видела. А в переезде – тем паче. Смущал только сервиз, что рассорил её с любимым человеком.
Так что Виктор, как участливое сердце, выбывал из домыслов. Идти к Эрвину Кaте не хотелось. К Ханджи тоже: та конечно наверняка внимательно выслушает, примет сторону Бишоп, а потом отчаянно начнёт строить планы, как мирить её с Аккерманом. Но Катрине такой вариант был в столь уязвимом состоянии неприятен. Непонятно, зачем Зое это сделает: как друг и посол Мира или как учёный, что ужасно хочет увидеть их детей и на что те будут способны…
Бишоп вздохнула, подходя к штабному дому. Можно было пойти к Нанабе – они были знакомы с кадетского училища… Кaта толкнула тяжёлую дверь и удручённо поморщилась, заходя в коридор. Должно быть, сейчас ей лучше побыть одной…
– Посыльный с час назад явился, на ваш отряд тоже есть накладные, – голос Мика Закариаса раздался будто бы из ниоткуда, заставив Катрину, вынырнув из мыслей, рефлекторно выставить руки в боевую позицию. Мик смеётся, поднимая безоружные ладони. – Поспокойнее, Кaта, ты чего?
Бишоп рассеянно моргает, осознавая, как глупо выглядит со стороны. Щёки наливаются теплом, ей остаётся лишь надеется, что кожа не сразу порозовеет.
– Извини, задумалась. Спасибо.
Закариас удовлетворённо кивает, прикрывая глаза, а затем привычно принюхивается, что Кaта возмущенно пихает его в плечо:
– Тебе не говорили, что нюхать людей неприлично? – Мик смотрит на неё с секунду, а затем, прыская, искренне смеётся, хватаясь за соседний стол рукой, чтобы не упасть.
– Прилично-неприлично. А если без морали, я слышу, будто что-то явно случилось: вы сегодня оба въедливые.
– Мы?.. – Кaта прикусила язык, понимая, кого Мик имел в виду. Леви. Опять Леви. В её жизни его стало слишком много, а если упомнить утренний концерт, то к хорошему это может не привести… Бишоп качает головой. – Мик, пожалуйста, не надо.
Она всё же внутренне собралась, ожидая выпада со стороны капитана, но тот вдруг расслабленно качнулся назад и отсалютовал:
– Почта, лейтенант. Не забудь.
Лестница скрипит, когда Катрина поднимается на третий этаж и поворачивает к шкафчикам. Массивные, они занимали целую стену штаба. Каждый шкафчик выкрашен бирюзово-зелёной краской, а на крышке красуется цифра отряда с именем командира группы, к которой тот относился. Имена капитанов не писали: слишком часто бы пришлось перекрашивать. Найдя “Э.С. – 23”, Кaта достала ворох документов, без удовольствия представляя, как будет возиться с ними до голодных колик в животе.