Капитаны
Шрифт:
– Должно быть потому, что я восхищён. И благодарен, – пожимает он плечами в ответ. Кaта рдеется, щёки вспыхивают жаром – не стыдливым и удушливым, но иным, что дарит неописуемую лёгкость. Леви иногда бывает слишком прямолинейным, а порой темнит – это уже кажется ей привычным. И даже зная, что от таких искренних слов она покраснела, Бишоп вдруг ловит себя на странной мысли: ей не хочется смущённо опустить глаза и скрыть румянец.
Она протягивает ему тарелку, всматриваясь в голубо-серые омуты:
– Мне это приятно, – Леви перенимает блюдо и протягивает коробку в ответ, на мгновение всё же умудряясь выбить Катрину из колеи уверенности. Она недоумённо сводит брови, берёт подарок,
Аккерман легко смеётся на такую растеренность. Но даже хитрый изгиб губ не оттеняет лицо какой-то грубостью или жестокой усмешкой.
– Знаю. Но и ты была не обязана делать… всё это, – Леви жестом указывает на весь пикник, разбитый на крыше. Они договорились встретиться в вечер перед экспедицией: посидеть, поговорить, как уже у них повелось с той чердачной поры, а Кaта хитро и загадочно сказала, что устроит сюрприз. Аккерман знает: такое не требует ответной платы, это всё тот же “знак внимания”, которыми люди изъясняют свои чувства и намерения – это выбор. Но и подарок, который он подготовил – тоже сознательный выбор, его выбор. – Открой. Пожалуйста.
Бишоп тянет за ленту, развязывая бант, что помогала сваять Ханджи. И, прежде чем открыть коробку, Кaта делает нечто, заставляющее его сердце пропустить удар. Леви доводилось видеть классические сценарии вручения подарка: в разведке волей-неволей становишься свидетелем встреч и расставаний близких, сопровождающиеся презентами. Обычно всё происходит заполошно. Даритель нервно смеётся, ожидая реакции на сюрприз, а одаряемый смешно срывает упаковку – в подобном нет чего-то плохого или хорошего, однако когда Кaта замирает и вглядывается в ленту, это значит для Леви слишком многое. Может, он попросту вложил в выбранный оттенок слишком много смысла из ниоткуда, но осторожность, с которой она откладывает перевязь не сравнима ни с чем.
– Красивый цвет, – мягко замечает Катрина, берясь за крышку.
Леви чуть колеблется, но затем позволяет словам вырваться с выдохом:
– Он напомнил мне твои глаза.
Кaта быстро поднимает на него взгляд, моргает.
– Спасибо… – она чуть откашливается. В воздухе повисает рябь недосказанности, и Бишоп кивает на тарелку, пытаясь сбить это ощущение: – Ешь пока, а то остынет…
Почему-то увидев в коробке нож, Катрина даже не удивляется – подобное столь же в характере Леви, как и его извечное цоканье или генеральные уборки. Походный острый нож ложиться в её ладонь, как влитой. Не длинный, но и не короткий – идеального размера. Дерево хорошо выпилено – позволяет уцепиться за холодное оружие надёжным хватом. Она чуть приценивается к весу, крутит рукоять, вынуждая лезвие скользить по кругу. Увлёкшись, цепляется за черенок ручки, пробно подкидывает, перехватывая – краем глаза замечает, как Леви, уже жуя, всматривается в это маленькое представление.
– Спасибо, Леви. Вещь полезная. У меня как раз сапожный сточился… – Аккерман лишь кивает в ответ. И Кaта, выдохнув, смаргивает неловкость, и тоже принимается за пищу.
Постепенно солнце скрывается за Стенами, чтобы затем закатиться за горизонт в неизведанных краях просторного мира за городьбой. Небо играет оттенками, постепенно темнея. И к тому моменту, когда чай кончается в термосе, а все насущные темы разобраны, приходится зажечь три свечи, чтобы не утонуть в сумраке. Кaта тушит спичку и, на мгновение повинуясь какому-то детскому желанию, запрокидывает голову, рассматривая небосвод: над крышей распростёрлось мерцающее звёздное полотно, удивительное и неповторимое в своей возвышенной красе.
Беседа тянется непринуждённым перебрасыванием вопросов, будто партия в карты: поочерёдные раздачи, подкидывание чего-то сверх
Рассматривая игру блёклых огней, Леви не замечает, как Бишоп тоже поднимается и оказывается рядом.
– Почему ты в разведке? – спрашивает вдруг она, с нескрываемым интересом.
Аккерман хмурится, подбирая выражения: наверняка, Кaта всё слышала по сарафанному радио разведки, как троицу разбойников из Подземного города ввели в ряды солдат без какой-либо подготовки. Он и сам ей рассказывал, так что Леви отзывается немногословно:
– Выбора не было, – капитан пожимает плечами. – Да и я здесь неплохо пригождаюсь… А ты?
Кaта опирается локтями на ограду, заглядывая вниз.
– Когда я вступила в Кадетский корпус, то сбежала из дома. А при распределении… Хоть я и вошла в десятку, выбирать приходилось из зол: в военной полиции – отец, в гарнизоне – пьяницы. Невеликое разнообразие…
Аккерман усмехается:
– А в разведке каждый день – праздник, да и нравы свободные…
Она косится на него и заливается смехом. Так заразительно, что Леви чувствует, как его губы трогает изгиб, напоминающий косточку макрели.
– Теперь я точно понимаю, – урывками, выговаривает она сквозь остаточный хохот, – почему Эрвин всегда говорит, что ты въедливый…
– Какая новость. И часто ты говоришь с командиром обо мне? – Леви бесстыдно остро улыбается. Поворачивается, встречаясь с ней взглядом. Кaта вновь вспыхивает, второй раз за вечер: щёки пылают, а на коже проступает лёгкий румянец. Она вдруг упрямо вздёргивает подбородок, принимая этот вызов.
– Всякий раз, как могу у него спросить про тебя что-то, – в лоб говорит лейтенант. Аккерман выдыхает, голова падает на грудь, что прерывисто трясётся от беззвучного смеха. Её прямота когда-нибудь его добьёт. Хоть он и уловил эту черту в Кaте с первой встречи, всё же, всякий раз она непредсказуема и спонтанна, что вызывает слишком странные эмоции, противоречащие друг другу. Даже сейчас, когда девушка чуть приподнимается, кладёт ладони на ограду и правой рукой ненавязчиво скользит к его руке – Леви сглатывает, однако руки не отдёргивает. И мизинец Кaты подцепляет его палец, сжимая в некотором нечитаемом, но многозначном жесте.
– Ты правда думаешь, что в разведке каждый день – праздник? – осторожно спрашивает Бишоп.
– Место, где я вырос, Корпус и мир за Стенами… – медленно ворочает слова Леви, – приучили меня к тому, что жизнь может быть короткой. И порой даже очень. Но я не пытаюсь “нажиться” перед экспедициями, как некоторые, если ты об этом.
Он слышит, как она выдыхает; её плечи опускаются, с них спадает угловатая острость. Кaта вдруг поворачивается и в зелёных глазах маячит решительность. Бишоп чуть подаётся ближе, делая шаг, и мажет губами по его щеке – едва уловимо, но так нежно. Аккермана встряхивает мурашками, он чувствует холодок, что оставляют её губы. И глубоко в груди тут же вспыхивает до дрожи приятное желание вновь соприкоснуться с ними. В необъяснимом порыве Леви поворачивается, убирая руки с перил. Их мизинцы все ещё сцеплены в замок. Кaта улыбается, заглядывая в голубо-серые омуты, что блестят в свете ночного неба. В глубоких тёмных зрачках отражаются звезды и бесчисленные крыши – Леви словно вбирает в свои радужки весь мир.