Капка
Шрифт:
На второй неделе председатель стал забывчивым. Приходил к нам редко, про пчелок не упоминал. Вздыхал, жаловался.
– Дела, ребятки, дела. Цигарку скрутить неколи.
А иной раз пробежит стороной, помашет нам соломенной шляпой, поулыбается, и был таков. А под конец, когда мы допалывали поле, Семен Ильич совсем пропал.
Мы забеспокоились.
Послали делегацию во главе с Шуркой разыскать председателя, порадовать его, сказать, что поле чистое и что мы хотим сладкого,
Председатель, как потом они рассказывали, встретил их уныло.
– Да, да, - говорил он им, - стахановцы вы, стахановцы, а пчелки... и развел руками.
– Ленятся пчелки, забодай их комар, ленятся. Потерпите.
И мы терпели. Прошел месяц.
– Потерпите.
Прошло полтора месяца.
– Потерпите.
Сладкий мед начинал пригарчивать обманом.
Шурка не вытерпел. Написал записку:
"Пчеловоду Горшкову Василию.
Выдать по пол-литровой банке меду ученикам
6 "Б" класса за прополку проса".
Дальше шел список учеников. Внизу приписка:
"Всего 30 (тридцать) человек. Выдать 15 кг.
Председатель колхоза "Заветы Ильича".
Долго Шурка гонялся с этим письмом за председателем. И утром, и днем, и вечером.
Председателю то некогда было, то в ручке чернил не оказывалось, а то вообще махнет рукой и убежит. Но Шурка как репей прицепился, ходил за председателем по пятам.
– Подпишите.
– Потерпите.
– Натерпелись, хватит.
– Ну, недельку. Ну, две.
– Знаем. Через неделю вас снимут (а такие слухи шли по деревне), а новый скажет: ничего не знаю. Кто обещал, с того и получайте. Нет уж, подписывайте.
Председатель вспылил. Но... через несколько дней на общем колхозном собрании его действительно сняли.
Поставили нашего, деревенского, - Ивана Кузьмича.
В первый же день, встретив Шурку, он засмеялся, спросил:
– Мне тоже будешь ультиматумы писать?
– Буду, если станете обманывать.
– Зачем же обманывать?
– А я знаю? Зачем прежний-то обманывал?
И мед нам выдали...
Шурка поел, собрал с дощечки крошки, встряхнул их на ладони, бросил в рот. Достал бутылку с водой и, запрокинув голову, долго жадно пил. Потом поставил бутылку на старое место, сказал:
– Не думал я, что ты такой хороший пацан, Капка.
Я не ожидала таких слов от Шурки, растерялась.
– Неправда, Шурк. Ты всегда меня бил.
Шурка встал, поддернул серые мятые штаны.
– Не любил я тебя.
– За что?
– Не знаю.
– А я знаю. За то, что я отличница.
– Нет. Не любил, и все.
– А сейчас?
Я исподлобья взглянула на Шурку. Затаилась,
– А сейчас полюбил.
– Врешь, Шурка?
Шурка побожился.
– Так быстро?
– А чего?
– А я тебя, Шурк, еще нет, не полюбила.
Шурка удивленно посмотрел на меня и вдруг засмеялся:
– А ну тебя. Девчонки!.. Вечно у вас в голове не знай что. Я тебя как мальчишка мальчишку полюбил. И мы с тобой будем друзьями. Но уговор: больше ни с кем не дружить. Тебе с мальчишками, а мне с девчонками. Поняла?
– Поняла, Шурк.
Но мне отчего-то стало грустно. Я поднялась.
– Куда ты?
– Я домой пойду.
Шурка недоуменно смотрел на меня. Я вышла. Густая, темная ночь. Я присела на завалинку дома. С краешку присела, на жердочку. Что меня тревожило, не знаю. А тревожило. Я долго сидела и прислушивалась. Прислушивалась к самой себе. Тревога была где-то там, во мне. Грустная и волнующая.
В темноте ко мне неслышно подошла кошка. Потерлась шелковистым боком о мои ноги, замурлыкала.
Я наклонилась, погладила ее, взяла на руки.
– Кисонька! Хорошая моя, кисонька!
"Мур, мур, мур", - о чем-то ворковала-рассказывала кошка. И вдруг смолкла, насторожилась.
У плетня послышался шорох.
Кошка вздрогнула, царапнула меня и прыгнула в темноту.
Меня потянуло домой, в теплую постель. Захотелось укрыться одеялом, прижаться к Нюрке и поскорее заснуть.
А Шурка... Как он будет спать? На соломенном мате? Простынет. Под утро прохладно, да и сыро в погребе.
Я тихо-тихо пробралась в чулан, нашла старый папин тулуп, сняла его и так же тихо вышла.
Шурка спал. Спал на боку, подложив под голову вытянутую левую руку, коленки поджал к самому животу.
Я опустилась перед ним на корточки, осторожно притронулась к его волосам, вынула из них соломинку.
Губы у Шурки расплылись в улыбке.
Я отпрянула, прижалась к стене. Шурка не шевелился, начал усиленно что-то жевать.
"Не наелся он. Еда ему снится".
Я заботливо укрыла Шурку тулупом и, уходя, шепнула:
– Спи, Шурка, завтра я накормлю тебя досыта.
Утром я проснулась радостная. Не знаю почему, но радостная-радостная. Мама хлопотала у печки. Дрова горели весело, длинный язык пламени высовывался в трубу, слизывал сажу.
В окно заглянуло еще не умытое полусонное солнышко.
По лужайке возле дома горделиво расхаживали грачи. А на старом морщинистом вязе так и прыгал, так и хлопал крыльями, так и высвистывал весь взъерошенный от восторга скворец.
Нюрка лежала на маминой кровати, широко раскинув руки.