Капкан для белой вороны
Шрифт:
– Сравнил. Плакат – это совсем другое.
– Не придирайся, отпусти мысль погулять. Надо искать другой мотив.
Не споря с Гришкой, я решила отложить поиск до лучших времен. Например, до завтра. На телефон пришло очередное сообщение от Соболева, который в условно категоричной форме требовал рандеву. «Не могли бы мы встретиться сегодня там то и там то. Прошу, не опаздывай».
Кафе, в которое пригласил меня Генрих, оказалось, мягко говоря, не из дорогих. Хоть Соболев и был вполне обеспеченным по нынешним меркам человеком, сколько его знаю, всегда жался из-за каждой десятки. Во времена наших странных отношений, чаще
Я с тоской оглядела крошечные, явно не предназначенные для обильных трапез, столики, мрачных официанток и лениво плавающих в мутной воде аквариума рыбок.
– Давай, – радостно потирая руки, – кивнул мне Генрих, – заказывай.
Из вредности я сделала выбор в пользу самого дорого блюда – пиццы по-мексикански аж за 84 рубля. Ничем более серьезным в заведении не кормили. От барских щедрот Соболев заказал еще фисташек и чипсов, и мы приступили к кутежу.
– Настя, меня насторожил твой звонок, – начал он, отхлебнув теплого, без признаков пены пива.
Я чуть не поперхнулась. Этот овощ в чем-то меня упрекает?
– А меня насторожили события, которые ему предшествовали. Поверь, такое в моей жизни случается далеко не каждый день. Если уж ты вытащил меня, то мне хотелось бы самой задать тебе пару вопросов.
– Да, – встрепенулся Генрих, – какие же?
– Такие же, у кого могли оказаться твои фотоснимки?
– Что ты имеешь в виду? Господи, да я встречаюсь со множеством людей, я бываю в центре внимания большую часть своей жизни. Меня фотографируют для газет и просто для хроники, – Генрих гордо набычился, всем своим видом говоря: «На какого крошишь батон, девочка?» Я точно знала, что если Соболев и бывает в центре внимания, то исключительно своего собственного. Но решила не обижать мерзавца, не травить его душу бесполезным ехидством.
– Ты делал свои эротические фото?
– Я?? Эротические фото?? Анастасия, – трагично возвел он очи горе, – это приватная часть моей жизни, я не собираюсь выставлять ее напоказ. Объективу в моей спальне не место!
– То есть нет?
– Нет, то есть да, в том смысле, что я хотел поговорить совсем о другом.
– Другое меня не волнует, меня волнует, КТО воспользовался твоими фотографиями.
– А тебе не волнует кто воспользовался ТВОИМИ фотографиями?
– Ты не поверишь, я тоже порой бываю в центре внимания. Хотя меня не снимают для хроник. Проехали, – я поняла, что не добьюсь от Генриха ничего дельного, от него и раньше не приходилось ждать большого участия, – если не ты сам воспользовался своими… или моими снимками, то проехали.
– Анастасия! – Соболев сорвался почти на визг, и я поняла, что не стоит провоцировать его дальше.
– Так о чем ты хотел со мной поговорить?
– Ты сказала, что фотографии настоящие? Как такое могло получиться? Мы ведь не делали таких фотографий?
– Да уж… – я сочла за благо не вдаваться в подробности.
– Так что же? Как же?
– Ну что ты заладил? Я то откуда знаю. Пока что и в глаза этих фотографий не видела. Монтаж какой то.
– Настя, как ты думаешь, они могут дойти до моей жены?
– Почем мне знать.
Генрих скособочился, напряг подбородок, так что на нем проступили рытвины.
– Ты не понимаешь, видимо, всей серьезности. Дело в том… что моя жена, как сказать, она очень порядочный, очень чистый человек. Понимаешь, эта темная сторона жизни, порно там, адюльтеры,
– А я тут при чем?
– Как это? Ведь именно ты на этих снимках.
– И ты!
– Но я точно ни при чем. Меня, возможно, использовали, хотя я пока не могу понять, каким образом.
– Вот и я не могу понять. А насчет твоей жены… Я ее знать не знаю, что ты мне сейчас о ней сказки рассказываешь?
– Настя, это не сказки. Совсем не хочу тебя обидеть, но она… она из другого теста. Не то, что все современные женщины. Она очень цельная натура, и очень, очень ранимая. Понимаешь, у нее слабое здоровье, ей ни в коем случае нельзя нервничать, ни в коем случае. Это может привести… к необратимым последствиям.
– Чего ж ты тогда рога ей ставил, коли она такая ранимая?
– О господи, да она не знает ни о чем! Она даже не догадывается! И это другое, я ей фактически не изменял.
– Фактически да.
– Ты о чем?
– Проехали.
Видимо, происшествие затронуло Соболева всерьез. Он заказал мне вторую порцию пиццы и даже на кофе не поскупился. Со сливками. Мне был не совсем понятны опасения Генриха. Каким интересно образом его жена могла узнать о фотографиях, присланных Лешке? Почему Соболев в такой панике? Встреча оставила во мне тошнотный осадок. Как если бы кто-то посторонний нашел в моей квартире ворох давно нестиранного белья.
Наверное, в жизни каждого, если покопаться, можно обнаружить такие вот биографические вехи. Искренне надеюсь, что я не одинока в своей беде и миллионы нормальных, уважающих себя людей, в момент помрачения рассудка, перестают оценивать себя адекватно. Они, как и я, выставляют себя на распродажу, забыв о престижном дипломе, о личной библиотеке русской классики, о новых ботинках из итальянского бутика, о последней премьере Триера, о стрижке за сто долларов, о вызубренных наизусть стихах Ли Бо «Солнцу дано, раз возникнув, не прекращаться. А человек – не эфир изначальный, где уж ему уходить – возвращаться!» Отринув свой истинный прайс, за три копейки дарят внутреннее и внешнее богатство залетному проходимцу. Потом до конца жизни их давит жаба. Но кто не совершал ошибок?
Во вторник я обивала пороги соседей, пытаясь выведать у них ускользнувшие от милиционеров подробности. На лестничной площадке вместе с Ирой проживали Вероника Сметанина с сыном-подростком Колей и семья Крюковых, муж Жора, жена Валентина и две дочки семи и пяти лет – Ксюша и Даша. Люди приятные и не слишком любопытные.
– Ну пела она, так и сама поди знаешь, а других претензий к ней нет, – пожимая дебелыми плечами, сказала Вероника, – ворона еще эта ее доставала, особенно по утрам, уж где только раздобыла такое чудо. Мой Колька прямо обзавидовался, тоже такую хотел.
– Может, что-то подозрительное в последнее время замечала? – не сдавалась я.
– Да нет, все как обычно, – Вероника смахнула с нарядной скатерти несуществующие крошки, – мы в августе в Пицунду уезжали на три недели, только вот перед первым сентября вернулись, Кольке в школу. Я тут крутилась, как белка в колесе, тетрадки, учебники. Не до того мне было.
– Да я понимаю. Но ты все-таки подумай, ведь стены то тонкие, небось каждый вечер как-то да проявляла себя соседка?
– Ой, привыкаешь, как у железной дороги жить, сначала шумно, а потом ничего. Воду включала она, слышно, когда в ванной. Пела, вечером тихо, но все-таки доносилось. На пол что-то, бывало, упадет, каблуками топала сильно. Да что тут можно понять?