Капкан для пилигрима

Останин Андрей

– Ты вот что, уважаемый, – буркнул прищурясь. – Распорядись вон там, на поляне, дрова сложить, на манер костра. Да не жмись. Такие нужны, чтобы горели ярко, жарко. Трупы заразные, сжечь надо, а они неохотно горят, знаешь… Однако надо, самое верное дело. Ну, а что от них останется закопаете потом. Не страшно уже, выгорит зараза.

– А как же их… – жалобно затянул староста, но Матвей пресёк жалобные стоны резким взмахом руки.

– Вы дрова сложите, а я уж покойников туда и без вас пристрою. И молитву прочту, всё как полагается.

Староста облегчённо

выдохнул, бодрой трусцой засеменил к притихшей вдалеке толпе. Мальчонка привычно дёрнул Матвея за куртку, уставился непонимающе.

– Ты зачем с этим делом связался? Была нужда с мертвяками возиться! А вдруг сам заразишься? Ведь недавно говорил, что второй раз может и не повезти.

– Если не поможем – вся деревня вымрет, – спокойно пояснил Матвей, паренька по острому носику пальцем легонько щёлкнул. – Людям помогать надо, если возможность есть. У нас – есть.

– А зараза? – пискнул малец.

– Белый Дух своего служителя не оставит, – напыщенно воскликнул Матвей и едва не расхохотался от собственной, показной важности.

– Ты бы хоть об оплате сначала договорился, – недовольно надул губы пацан.

– Кто ж за помощь плату требует? – уже всерьёз удивился Матвей. – За помощь благодарность полагается! Вот и посмотрим, какие они благодарные.

– Какой-то ты… – смущённо пробормотал мальчишка, глянул укоризненно. – Как будто в первый раз из лесу вышел!

– Я монах, – спокойно объяснил Матвей, чуть не сплюнул про себя. Угораздило с этаким имиджем! И ведь не поспоришь, не переделаешь.

– Я должен жить, как положено, а не как удобнее. И других научить.

– Нужна им твоя наука, – обидно фыркнул малец.

– Опять же – посмотрим.

Деревенские мужики сноровисто натаскали дров, сложили грамотно, не плотно, чтобы тяга была. Матвей старосте махнул – хватит, цапнул одного из мёртвых путников за воротник и без труда оттащил к будущему костру; со вторым тоже недолго провозился. Силушкой природа не обделила, тренировками себя тоже мучил регулярно. Да и, похоже, нелёгкая у мужиков жизнь была, редко досыта ели: тощие, сохлые, кожа да кости.

– Между прочим, – язвительно скривил губы пацан, – они меня в лесу помирать бросили! А ты тут с ними возишься, молитву читать собираешься.

Матвей на парнишку глянул так, что у того улыбочку словно наждаком стесало.

– Не бросили, а мне оставили, – поправил строго. – Вылечить они тебя не могли, а в последний путь проводить – моя работа. Так что, давай-ка не будем людей без вины виноватить. Что могли, то и сделали. Не от каждого ещё дождёшься.

– Странный ты какой-то монах, – вздохнул мальчонка и глянул на Матвея с опаской. Странных опасаться надо, это всякий скажет.

– А ты что, много монахов видел? – усмехнулся Матвей.

– Ты первый. Да и то странный какой-то.

– Ладно, отойди подальше.

Старосте кивнул, тот подхватился торопливо, запалил чадный смолистый факел. Матвею в руки отдавать не стал, в землю воткнул, отошёл предусмотрительно. Правильно, молодец. Этак, глядишь, и поживёт ещё. И не трус,

свою работу делает, хоть и страшно. А это и есть смелый человек. Кому не страшно – тех дураками кличут. Те как раз долго не живут.

Обошёл вокруг скорбного сооружения, старательно потыкал факелом со всех сторон. Гореть взялось сразу: жарко, весело, без дыма. Взметнулся в небо столб горячего воздуха, уволок с собой перепуганную мошкару, кусочки вспыхнувшей коры, трескучие искры. Матвею жаром в лицо пыхнуло так, что пришлось рукавом прикрыться, а потом и вовсе отступить. Остановился, руки перед грудью сложил и затянул плавно, громко, нараспев.

Вот и всё, конец пути, больше некуда идти.

Дальше незачем нести, тяжких дум ярмо.

Здесь, в конце твоих дорог, нет ни боли, ни тревог,

Здесь, куда дойти ты смог, тихо и светло.

Больше незачем страдать, понимания искать,

Звёзды взглядом приласкать, и в траву прилечь.

Всё забыть и всех простить, ничего не говорить,

Руку к сердцу приложить, снять печали с плеч.

Больше некуда бежать, что-то ждать иль догонять,

Больше нечего искать, всё уже с тобой.

Крылья за спиной сложить, тихо голову склонить,

Наконец глаза закрыть, и принять покой.

Выдохнул, глянул на парнишку, что к Матвееву боку всем телом прижался, вихрастую макушку ласково потрепал. А у того глазёнки на мокром месте. Губы старательно кривит, силится не плакать, да выходит плохо.

– Ты чего, малой? – удивился Матвей.

– Сам не знаю, – отозвался тот, всхлипнул осторожно. – Ведь ни слова не понял, а так отчего-то жалостливо стало.

– Так люди же умерли, – рассудил Матвей. – Чего тут весёлого? Конечно жалко.

Сам подумал: неудивительно, что Миха ничего не понял. Не на местном языке стихи писаны.

– Люди каждый день умирают, – шмыгнул носом парнишка, рукавом ветхой рубахи слезинки по лицу размазал. – А плакать почему-то после твоей молитвы захотелось.

– Значит, хорошая молитва, правильная, – заключил Матвей и глаза в сторону отвёл. В отставку собирался, специально стихи выучил. На прощальном вечере прочитать хотел: с выражением, как полагается. Кто бы знал, где пригодятся.

– Теперь мужики в лучший мир попадут? – окончательно пришёл в себя пацан, глянул на Матвея заинтересованно. Точно и не ревел только что в три ручья.

– Да откуда нам знать, куда они попадут? – удивился тот. – Наше дело отсюда их по-человечески проводить, а там… Кто что заслужил, тот то и получит. А ты что думал, малец: прочитал монах молитву, тут тебе и пропуск в лучший мир?

– А зачем она тогда? – растерялся паренёк.

– Я ж говорю – попрощаться, – степенно изрёк Матвей, совсем с монашеской ролью сжился. – А грехи замолить не получится. Грехи добрыми делами надо исправлять, а не красивыми словами. Да поторапливаться, чтобы при жизни успеть, с собой не тащить.