Капойо
Шрифт:
– Заходи.
Спальня была небольшой, но очень светлой, с двумя большими окнами и выходом на балкон. Гелиэр сидела за столиком у одного из окон и причёсывала свои длинные тёмные волосы перед большим зеркалом, под которым в беспорядке были рассыпаны шпильки, флаконы, гребни, какие-то ленты и заколки.
– Здравствуй, – сказала она, не оборачиваясь. – Возьми.
Аяна подошла и взяла у неё из руки большую щётку с коричневой щетиной, в серебристом металле. Ручка хранила тепло смугловатой изящной ладони Гелиэр. Она встала позади стула и провела по волосам кирьи щёткой, подложив руку под
– Кирья, что с тобой? – сказала она. – Я сделала тебе больно?
– Нет. Мне грустно.
– Давай я развлеку тебя чем-нибудь. Хочешь, сходим вниз, в парк?
– Я была там.
Аяна опустила руку со щеткой.
– А чем ты развлекалась в эйноте, кирья?
– Я гуляла и вышивала. И говорила с Ридой.
Ветер колыхал светлую полупрозрачную занавеску, и несколько тёмных волосков отделились у виска и трепетали над плечом Гелиэр, там, где из-под края верхнего платья слегка виднелась оборка нижнего. Голубой материал платья и смугловатая упругая кожа казались ещё ярче рядом друг с другом и этой белой полоской. Аяна поправила щёткой волоски, убирая их к остальным.
– Кирья, а чем ты вообще занимаешься?
– Ничем, – ответила Гелиэр, и от её слов, от её тона потянуло бесконечной пустотой и тоской. – Просто... хожу и жду чего-то.
– Мне знакомо это.
Гелиэр молча взглянула на неё через зеркало. Аяне почудилась неприязнь в её взгляде.
– Кирья, ты хотела, чтобы предыдущая капойо служила у тебя? Которая была позавчера?
– Я даже не видела её.
Это было так же тягостно, как вечное глубокомысленное молчание господ в Фадо. Нет, даже хуже. Аяна вздохнула.
– Хочешь, я красиво причешу тебя? Какая причёска твоя любимая?
Гелиэр пожала плечами.
– Любая. Ты всё равно не сможешь повторить.
Вот оно что.
– Кирья, я – не она. Это правда. Но это не значит, что я не могу тебя развлечь или причесать. Давно она ушла от тебя?
– Да. Почти полгода.
– Она долго служила у тебя?
– Она не служила. Она три года была моей подругой.
Гелиэр замолчала. Аяна проводила щёткой по её блестящим волосам. Она знала Конду пять месяцев, и спустя два года ей всё ещё было невыносимо больно.
– Ты полгода была одна?
– У меня была дэска. Сейчас я думаю, что зря её терпеть не могла. Хоть кто-то знакомый. Её отпустили, когда мы переезжали.
– Вы давно тут? Я заметила, что дом немного... запущен.
– Отец приехал месяц назад. Я – две недели. Оставь это, – резко сказала она, отстраняя руку Аяны со щёткой.
Аяна отступила на шаг назад, оставляя щётку на краю столика. Гелиэр встала и дошла до большой кровати с занавесями на деревянном каркасе, подхваченными красивыми расшитыми атласными лентами. Из-под кровати торчал круглый бок расписного ночного горшка и носки расшитых домашних туфель. Кирья села на кровать, потом легла, подложив руку по щёку и глядя в пространство.
Аяна села на её место у столика и начала аккуратно поднимать и расставлять
– Это ты расшивала?
– Рида. Капойо, ты можешь не приходить сюда, если не хочешь. Ты можешь идти к девушкам, вниз. Я видела, тебе с ними было весело.
У Аяны внутри всё похолодело. Клятый Тави оставил на её душе свою чёрную, липкую метку, продержав взаперти пять месяцев, и вот теперь та ныла, как старый шрам перед непогодой. Кирья Эрке Гелиэр, дочь благородного рода, лежала на кровати в своей красивой спальне и тихо, незаметно умирала изнутри.
– Ты, возможно, ошибаешься, – мягко сказала Аяна, и Гелиэр слегка нахмурилась, сведя брови.
– О чём ты?
– Однажды я сидела в запертой комнате и считала, что все вокруг осудят меня, если я скажу, что хочу уйти. Я молчала. А потом я наконец сказала об этом вслух, и оказалось, что по меньшей мере один человек меня поддерживает. Я вышла оттуда. Я вышла оттуда, и вот я свободна.
– Ты знаешь, зачем меня привезли сюда? – тихо сказала Гелиэр, садясь на кровати и с силой вцепляясь в светлое покрывало.
– Да.
– Я не хочу. Я хочу обратно в эйнот, и чтобы Рида гуляла со мной по саду, и мы играли с кошкой, которая приходила из деревни, и шептались в темноте.
– Кирья, время не повернуть вспять. Мы не можем вернуться в то время и место, где однажды побывали. Что-то будет другим, а чего-то не будет вообще. Если ты будешь тосковать по тому времени, ты упустишь то, чему могла бы радоваться сейчас.
– Мне нечему здесь радоваться. Меня выдадут замуж к осени, и я уеду в дом к человеку, которого не знаю.
– Ты не узнаешь никого, если будешь сидеть тут. Ты не найдёшь, чему радоваться, если не оглянешься вокруг. Пока ты сидишь тут и страдаешь, лето пройдёт.
– Сколько тебе лет? – спросила Гелиэр, приглядываясь.
– Девятнадцать.
– Почему ты говоришь, как взрослая?
– Потому что я взрослая.
– Ты выглядишь, как подросток.
– А могу выглядеть, как парень. Показать?
– Что это значит?
– Подожди.
Аяна выскочила из комнаты и сбежала вниз, в холл, нырнула под лестницу, шмыгнула мимо кухни к боковой двери женской половины на нижнем этаже. Мешок и кемандже лежали там вместе с сумкой. Она подхватила всё и побежала наверх, мимо Виданы, Саорин и Бетиллы, которые обернулись на неё из широких арочных проёмов кухни. Она вернулась на женскую половину и постучала в дверь. Пусть это будет счастливое лето незамужней Гелиэр. Она не может соткать заново её судьбу, но она может добавить ярких нитей.
– Заходи!
Гелиэр с интересом смотрела, как Аяна вытряхивает мешок на ковёр и достаёт плотно свёрнутый костюм.
– Вот, сейчас.
Аяна вышла из-за ширмы, и Гелиэр с изумлением закрыла рот ладошкой.
– А это что? – показала она на торчащую из кармана поддельную бороду.
– Сейчас.
Аяна отвернулась и приложила пальцем бороду к лицу, потом повернулась, сведя брови.
– Ну что, жена моя, – старательно пробасила она. – Верна ли мне была?
Гелиэр расхохоталась.