Карамболь
Шрифт:
Когда он пришел домой, Уиннифред и Джоанна спокойно спали вместе в двуспальной кровати. Он немного постоял в дверях и посмотрел на них, размышляя, чем же он заслужил то, что они у него есть.
И чем ему предстоит расплачиваться.
Он подумал про сына комиссара. Про Сейку. Про Веру Миллер. О том, каково придется Джоанне лет в пятнадцать — двадцать, когда к ней начнут проявлять интерес мужчины… самые разные мужчины.
Он заметил, что стоило ему попробовать представить себе это, как у него начали приподниматься волосы на предплечьях. Осторожно закрыл дверь. Достал из
Подумать о том, в чем же он, в конечном счете, может быть совершенно уверен в делах Ван Вейтерена и Миллер.
В чем может быть уверен с большой долей вероятности.
А что существует лишь на уровне предположений.
Не успев продвинуться особенно далеко, он заснул. Джоанна обнаружила его на диване в шесть часов утра.
Потянула его за нос, утверждая, что от него плохо пахнет. Его собственная дочь.
В понедельник Уиннифред проводила только утренний семинар и должна была вернуться домой около двенадцати. Немного поразмыслив, Рейнхарт позвонил няне и предоставил ей выходной. А потом полностью посвятил время Джоанне. Чистил с ней зубы, причесывал ее, рисовал с ней, рассматривал книжки, а также прикорнул между девятью и десятью. Ел с ней йогурт с бананами, танцевал и снова рассматривал книжки между десятью и одиннадцатью. В половине двенадцатого пристегнул ее ремнем к детскому сиденью в машине, и двадцатью минутами позже они вместе забрали свою маму и жену перед университетом.
— Мы отправляемся на прогулку, — заявил он. — Это пойдет на пользу.
— Чудесно, — согласилась Уиннифред.
После напряженной работы в последние дни принять такое решение было нетрудно. Погода в этот декабрьский понедельник состояла наполовину из ветра, наполовину из угрозы дождя. Тем не менее они избрали побережье. Море. Прогулялись туда и обратно по берегу в Каархейсе — Рейнхарт с поющей и кричащей Джоанной на плечах — и съели рыбный суп в ресторане «Хейвертс», единственном открытом во всем поселке. Туристический сезон казался дальше Юпитера.
— До Рождества десять дней, — констатировала Уиннифред. — Ты освободишься на неделю, как пытался меня убедить?
— Смотря по ситуации, — ответил Рейнхарт. — Если раскроем то, чем занимаемся, пожалуй, могу обещать тебе две.
— Профессор Генц-Хиллер предлагает одолжить нам свой дом в Лимбейсе. Соглашаться мне… дней на десять — двенадцать, на Рождество и Новый год? Было бы замечательно пожить немного дикарями… или как считает комиссар?
— Дикарями? Надеюсь, ты имеешь в виду очаг с поленьями, глинтвейн и полметра книг?
— Именно, — подтвердила Уиннифред. — Никакого телефона и километр до ближайших местных жителей. Во всяком случае, если я правильно поняла. Так что, я соглашаюсь?
— Давай, — сказал Рейнхарт. — Я сяду сегодня вечером и раскрою эти дела. Уже пора.
Когда он вошел к себе в кабинет в здании полиции, часы показывали половину шестого. Гора кассет с пленками на его письменном столе немного увеличилась, поскольку Юнг, Роот и Боллмерт в течение дня пообщались еще с десятком врачей. Было также несколько письменных сообщений о том, что ничего особенно волнующего во время этих допросов выявлено не было. Краузе оставил отчет о беседе в Судебно-медицинской лаборатории: там проанализировали
А также выпила значительное количество белого вина.
«Во всяком случае, он ее основательно угостил перед тем, как убить, — подумал Рейнхарт, закуривая трубку. — Все-таки что-то. Можно надеяться, что от вина у нее было хоть немного притуплено восприятие, правда, об этом было известно и раньше».
Он опустился в кресло и попытался вернуться к вчерашнему разговору с Морено. Расчистил письменный стол, взял бумагу и ручку и начал с железной логической систематичностью записывать основные результаты.
Он наметил себе сделать хотя бы это, и зазвонивший полчаса спустя телефон застал его по-прежнему поглощенным этим занятием.
Это была Морено.
— Думаю, я его нашла, — сказала она. — Если ты еще посидишь в кабинете, я к тебе через некоторое время забегу.
— Некоторое время? — возмутился Рейнхарт. — Даю инспектору три минуты и ни секундой больше.
Он скомкал свои железные записи и бросил их в корзину для бумаг.
Ван Вейтерену показалось, что намного теплее в квартире не стало по сравнению с прошлым разом, но Марлен утверждала, что разница огромна. Она угостила его чаем, и они по-братски разделили яблочные штрудели, которые он купил в пекарне на площади. Разговор шел несколько туго, и вскоре Ван Вейтерен понял, что ему не удастся непринужденно коснуться того, о чем он, собственно, хотел с ней поговорить.
— Как у вас обстоят дела? — в конце концов спросил он. — Я имею в виду материально и тому подобное…
Получилось неловко, и она сразу замкнулась. Вышла на кухню, ничего не ответив, но через полминуты вернулась:
— Почему вы спрашиваете?
Он развел руками и попытался придать лицу мягкое, обезоруживающее выражение. Ему оно было не особенно свойственно, и он чувствовал себя так, будто его поймали с поличным с шестью украденными пачками сигарет в карманах. Или с презервативами.
— Разумеется, потому, что хочу вам помочь, — признался он. — Давайте говорить начистоту, по-другому у меня чертовски плохо получается.
Это явно оказалось более обезоруживающим, чем игры с мимикой, поскольку Марлен, чуть поколебавшись, улыбнулась ему.
— Я вполне справляюсь, — сказала она. — По крайней мере, пока… и не намерена становиться кому-либо обузой. Но я рада, что вы существуете. Не в смысле денег, а в смысле Эриха и этого.
Она провела рукой по животу, и Ван Вейтерену впервые показалось, что он сумел заметить там округлость. Выпуклость, которая была чем-то большим, нежели просто мягкой складкой женского живота. У него на мгновение потемнело в глазах.
— Хорошо, — сказал он. — Я тоже рад тому, что вы существуете. Как вы считаете, теперь мы понимаем, что друг для друга значим?
— Думаю, да, — ответила Марлен Фрей.
Уже собираясь уходить, он вспомнил кое о чем другом:
— Тот листочек… записка с именем? Вы позвонили в полицию?
Она хлопнула себя по лбу.
— Я забыла, — призналась она. — Просто вылетело из головы… но я сохранила ее, если вы хотите взглянуть.
Она снова вышла на кухню. Вернулась с маленьким линованным кусочком бумаги, явно вырванным из блокнота.