Кардонийская рулетка

Панов Вадим Юрьевич

— Саптер? — светски осведомился Дорофеев, продолжая держать кусочек фрукта в руке.

— Совершенно верно, — подтвердил мужчина, и пыхнул сигарой.

— Я так и думал.

— Вям!

— Теперь вы об этом знаете.

Не узнать самую редкую и в то же самое время самую известную породу Герметикона было невозможно, и именно этим объяснялся едва заметный сарказм, прозвучавший в последней фразе.

Кто может не узнать саптера? Или не догадаться, что видит саптера? Только конченый идиот. Миниатюрные собачки, стоимость которых доходила до десяти тысяч цехинов,

обладали необычной внешностью, подробные рассказы о которой разнесли по Герметикону сплетники и журналисты. Глазастые саптеры, острые мордочки которых заканчивались большим черным носом, напоминали бесшерстных крыс на длинных лапках, а их бока и спины украшали черные, словно нарисованные прямо на коже полосы. Длинная шерсть присутствовала лишь на коротком хвосте и плавно переходила в тянущийся вдоль хребта пушистый гребень, заканчивающийся веселым хохолком на голове. Природа дважды посмеялась над саптерами: сначала — когда придумывала необычный вид; затем — наделив минимальным желанием размножаться. Спаривались саптеры раз в два стандартных года, в приплоде редко приносили больше двух щенков и потому распространялись по Герметикону крайне медленно. Зато дорого.

— Его зовут Эбни. — Еще один клуб ароматного дыма.

— Я уже понял.

— Вям!

Галанит почесал собачку за ухом.

— Мой любимец.

— Ваш?

В представлении Дорофеева приличный мужчина мог прикоснуться к визгливой комнатной псине только в одном случае — спутница отлучилась в дамскую комнату. Нет, в двух случаях: не следует забывать о старом добром пинке, с помощью которого можно выслать тонколапую тварь на ближайшую луну.

— Удивлены?

— Не скрою.

— Вы не первый, — рассмеялся мужчина. — Многие, в основном, конечно, мужчины, не понимают моей приязни к саптерам.

— Разве должна быть причина? — Базза пришел в себя и, вернув непринужденный тон, спокойно поддерживал светскую беседу. — Саптеры вам нравятся, этого достаточно.

— Отличное замечание, — одобрил любитель больших сигар и мелких собачек. — Но кое в чем я с вами не соглашусь: причина есть всегда. И в моем случае она прозаична: мне нужно о ком-то заботиться.

Откровение прозвучало весьма неожиданно: во время светской болтовни изливать душу не принято. Дорофеев скривился — на обезображенном шрамом лице появилось угрожающее выражение, — но воспитание заставило Баззу промолчать.

— Я — молодой человек, хочу пожить для себя, и мне, клянусь всем золотом Вселенной, нравится жить для себя. Но здесь… — Абедалоф постучал себя по голове. — Или здесь. — Он прикоснулся к сердцу. — Я испытываю потребность заботиться о ком-нибудь. Мне нужны дети, но я пока не готов их заводить, приходится любить саптеров. — Широкая улыбка. — Вы ведь капитан Дорофеев, не так ли?

— Так, — не стал скрывать Базза. Но от ответного вопроса воздержался, показывая, что ему, в принципе, плевать на имя случайного собеседника.

Любителя саптеров такое поведение не обидело.

— Абедалоф Арбедалочик, директор-распорядитель местного бедлама, — представился он, глядя Баззе в глаза. В одной руке собачка, в другой — сигара, рукопожатие оказалось

невозможным, впрочем, оно и не подразумевалось. — Вы ведь знаете, капитан, что это за должность такая: директор-распорядитель? Конечно, знаете. Так что в ближайшие несколько лет мне будет некогда заниматься детьми.

— Вям!

— Дела, дела, дела…

— Зачем вы мне это рассказываете? — поинтересовался Дорофеев.

— В надежде на ответную искренность.

— В чем?

— Есть вопрос, который мучает меня уже несколько лет: почему вас помиловали? — Бестактно, резко, неожиданно. Арбедалочик выдержал паузу, рассчитывая насладиться реакцией капитана, но просчитался: Базза остался невозмутим. И это заставило галанита продолжить прежде, чем капитан раскрыл рот. — Насколько мне известно, все ваши друзья и… гм… коллеги либо погибли на Бреннане, либо были повешены. А вы живы. Помпилио заступился?

— Мессер помог, — не стал скрывать Дорофеев.

— Оценил ваши таланты?

— У меня был и другой весомый козырь.

— Какой, если не секрет?

— Вям? — вопросительно тявкнул саптер.

— Занимаясь вольным промыслом, я атаковал исключительно Компанию, — с издевательской вежливостью сообщил Дорофеев.

Абедалоф тоже сумел сохранить спокойствие. Улыбнулся, утопил докуренную до середины сигару в оказавшемся на столе бокале с игристым и холодно произнес:

— Передайте своему хозяину, что ни он, ни его женщина не смогут мне помешать. Кардония будет принадлежать Компании…

— Позвольте вам представить специального посланника Эрси, маршала Гектора Тиурмачина, — провозгласил мэр и вновь попал впросак. Будучи человеком воспитанным, эрсиец дождался окончания фразы, после чего с улыбкой подошел к виновнику торжества.

— Дорогой Помпилио!

— Маршал.

На правах старого знакомца старик приобнял дер Даген Тура, прикоснулся щекой к его щеке и прошептал на ухо:

— Выглядишь лучше, чем я ожидал.

— Нога болит, — едва слышно отозвался Помпилио.

— Пройдет.

— А если нет?

— Ты заставишь себя забыть о боли.

— Пожалуй.

Простолюдинов, которым дозволялось называть Помпилио на «ты», можно было пересчитать по пальцам, и старик входил в их число. Не мог не входить, учитывая, что Гектор Тиурмачин был одним из двадцати маршалов, составляющих правящую хунту Эрси, и если не по происхождению, то уж по статусу точно был равен Кахлесам.

— Газеты обязательно напишут, что кардонийцы уронили свою честь, сбежавшись на поклон к заезжему адигену.

— Именно поэтому меня встречают как известного путешественника и называют командором, — рассмеялся в ответ Помпилио.

— Поговорим как военный с военным? — шутливо предложил эрсиец.

— На профессиональные темы.

Тиурмачин явился в алом мундире: золотые погоны, аксельбанты, церемониальный кинжал — при полном параде. Мундир сидел на старике как влитой, однако дер Даген Тур не мог не заметить, что со времени их последней встречи Тиурмачин изрядно сдал: седые волосы поредели, глаза слезятся, движения стали медленными.