Кардонийская рулетка

Панов Вадим Юрьевич

— Ты не поверил в мои возможности, поэтому я начал разговор с оплаты. — ИХ улыбнулся. — Которая окажется выше, чем ты думаешь.

Выбранная им стратегия разговора наконец начала давать результат.

— Считай, что ты меня заинтересовал, — медленно произнес Штык. — Но теперь, поскольку мы говорим об оплате, давай без намеков и уловок — прямо, по существу.

И Серый залпом допил бедовку.

— Без намеков? Хорошо, можно и так. — Бабарский подался вперед. — Эри Фар, твой племянник, пытался торговать оружием на Вельмене, планете Лингийского союза. Попытка оказалась

неудачной. Эри огреб двенадцать лет каторги, уже отсидел два года, но мы оба знаем, что он протянет не больше пяти: лингийская каторга — это тот же смертный приговор, только с мучениями.

— Я запретил напоминать мне об этой истории! — рявкнул Серый.

— Потому что она тебя гложет.

— Ты приехал на Кардонию сдохнуть? — Штык яростно посмотрел на ИХ. — Ты в шаге от смерти, придурок!

Сигара с размаху вонзилась в столешницу, а в левой руке бандита блеснул короткий рыбацкий клинок, именно такими ножами его подчиненные вспарывали животы рыбам и конкурентам.

— Ты меня оскорбил!

Сличер незаметно отодвинулся в сторону, оставив глупого гостя один на один с разъяренным Серым.

— Ты…

— Я приехал, чтобы вернуть тебе племянника, — невозмутимо сообщил Бабарский, не бросивший на клинок даже самого быстрого взгляда. — Это больше, чем ты ожидал, или меньше?

— Это… это… — Примерно пять секунд понадобилось Штыку, чтобы осознать смысл услышанной фразы, и еще десять, чтобы подобрать в ответ нужные слова: — Это невозможно.

— Почему? — удивился ИХ.

И наивно хлопнул ресницами.

— Все знают, что лингийцы не отпускают преступников, — угрюмо бросил бандит.

— У меня есть нужные связи.

— Ты хоть понимаешь, что ты сказал? — Теперь в голосе Серого послышалась откровенная угроза.

— Умный Зум ручается за этого человека, — тихо произнес Сличер. — Или наш безымянный гость сдержит свое слово, или будет иметь дело с Умным.

— Он будет иметь дело со мной! — Штык врезал кулаком по столу. — Со мной! — И бешено посмотрел на спокойного, как медитирующий бамбадао, ИХ. — Я выну из тебя кишки!

— За что?

— За… — И Серый сдулся. Недоуменно покрутил головой: взгляд на затаившего дыхание посредника, взгляд на коротышку; почесал в затылке и негромко произнес: — Я порченый.

И этой фразой признал поражение.

Нож исчез. Штык уселся в кресло, раскурил следующую сигару, выдохнул дым и спокойно продолжил:

— Я имею девок, с этим проблем нет, но понести от меня они не могут. И никогда не могли. И потому Эри был мне как сын. — Серый помолчал. — Мой несчастный брат, да хранит его святая Марта, утонул двадцать лет назад, и я честно заботился о его сыне. О моем сыне. Эри вырос на моих глазах, стал мужчиной, стал похожим на меня и даже… — Еще одна пауза, но бандит справился. — На Вельмен Эри отправился втайне от меня, хотел доказать, что крут, что достоин зваться моим сыном, пусть и названным. Он…

— Он вернется, — уверенно произнес ИХ. — Мое слово.

— И слово Умного Зума, — напомнил Сличер. — Ты ведь знаешь, Серый, что во всем Герметиконе нет обещаний крепче.

А значит, можно не волноваться: чудо случится, лингийцы

отпустят контрабандиста.

— Что взамен? — глухо осведомился Штык.

— Ты поможешь мне отыскать того, кто сжег канонерки, — спокойно ответил Бабарский. — Поможешь отыскать террориста.

— Что?

— Что?!

И Сличер, и Штык недоуменно вытаращились на толстенького ИХ, но тот повел рукой, отсекая ненужные вопросы, и закончил:

— Я хочу поговорить с этим человеком. А о чем — не ваше дело.

* * *

Я остаюсь совсем одна, Я ухожу, чтоб не вернуться. Мой милый друг, моя мечта В том, чтобы больше не проснуться…

Знаменитая пауза, что следовала за последней фразой арии, не сопровождалась знаменитой же тишиной — ее убили противный треск и механическое шипение.

— Занятно, — пробурчал Помпилио.

— Тихо!

Еще через мгновение вступил оркестр, но чарующий момент, о котором с придыханием рассказывали все зрители «Первого Царя», растворился в посторонних шумах, летевших из вытянутой раковины звуковой трубы.

— Выключи, — попросил дер Даген Тур, и Этель послушно сняла с пластинки иголку.

Шипение угасло.

— Тебе не понравилось?

— Как, ты сказала, это называется? — Адиген бросил брезгливый взгляд на ящик, из которого и торчала выпускающая звуки железяка.

— Граммофон, — повторила певица. — Его придумали на Галане для того, чтобы можно было слушать оперы дома.

— Для чего?

— Чтобы слышать меня, когда я гастролирую в другом мире.

— Не понравилось, — резко произнес дер Даген Тур.

— Потому что граммофон галанитский?

— Потому что я не услышал твоего голоса — он перевран.

— Спасибо, дорогой.

— Это не комплимент, — отрезал Помпилио. — Ты — восхитительная певица, но эта странная машина с раструбом все портит.

— Зато нам не мешают музыканты, — рассмеялась женщина. — И мне не нужно идти к роялю. И когда ты снова отправишься путешествовать, сможешь взять с собой арии в моем исполнении.

— Я лучше прилечу на твое выступление, — усмехнулся дер Даген Тур, медленно почесывая обнаженную грудь.

— Спасибо, дорогой.

Дешевых комнат «Гранд-отель Унигарт» не предлагал. Десятиэтажный красавец, сложенный из серого и красного камня, стоял в самом центре сферопорта, на самой главной площади, распахивал двери исключительно для исключительно важной публики и состоял исключительно из люксов, «королевских» люксов, «дарских» люксов и неприлично роскошных «царских» апартаментов. Но год назад владельцы «Гранд-отеля» решили, что давно не предлагали дорогим клиентам чего-нибудь новенького, особенного, и на крыше «Гранд-отеля» появился первый на Кардонии пентхаус. Собственно номер состоял всего из пяти комнат, но вся прилегающая крыша была превращена в чудесный сад, в одном из уголков которого располагалась похожая на небольшой бассейн ванна, рядом с которой и отдыхал на тахте расслабленный адиген.