Кардонийская рулетка

Панов Вадим Юрьевич

— Мы все сделаем и…

— Заткнись!

— Что? — оторопел Сапожник: никогда еще Лайерак не говорил с ним настолько грубо.

— Поезд! — прошипел Отто.

— Наш?

— А чей еще? Ты расписание читал?

— Сколько сейчас времени?

Нет, полбутылки бедовки все-таки много, чересчур много для крепкого некогда Шо.

На разъезде обозначилось движение: загорелись фонари — большой, украшающий столб рядом с водокачкой, и маленький, ручной, которым освещал себе путь вышедший из домика стрелочник. Побрехал, для порядка, проснувшийся кобель, после

чего вновь наступила тишина.

— Сначала приходит наш грузовик, останавливается на разъезде и ждет скорого, — хмуро напомнил Отто.

— И нас, — хихикнул Сапожник.

— И нас, — подтвердил Лайерак, вплотную подойдя к напарнику. — Ты помнишь, что должен делать?

И столкнулся со злым, абсолютно трезвым и абсолютно злым взглядом Шо.

— Я помню, — буквально выплюнул ответ Сапожник. — Я все сделаю.

— Не сомневался в тебе, — ровно произнес Отто. И ухнул степной совой, давая знак остальным, что представление начинается…

— Никогда, — тихо ответил Скотт, с улыбкой глядя на медленно приближающийся разъезд.

Освещенные окна домишек, фонари, прожектор локомотива — света здесь оказалось много, и он смело окрашивал полутонами черный кофе, разрушая чарующую таинственность ночного путешествия.

— Никогда не останавливается? — переспросил удивленный Фрей.

— Да, — подтвердил помощник и с неожиданным пылом продолжил: — Я верю, что паровозы никогда не останавливаются. И никогда не спят.

И неохота, с которой локомотив расставался с набранной скоростью, подтверждала странные слова Скотта.

На мгновение огромный паровоз показался машинисту живым: стук колес — цокот копыт, мерное гудение машины — довольное урчание, шипение пара — шипение… но уже через пару секунд Малькольм стряхнул с себя наваждение.

— Скотт… — Однако язвительная фраза, почти слетевшая с языка, на нем же и застряла. Прагматичный Фрей решил не обижать старого друга: сглотнул дурацкую реплику и продолжил совсем в ином ключе: — Скотт, ты никогда не говорил ничего подобного.

— Боялся, что ты меня высмеешь, — честно ответил помощник.

«И правильно делал».

— А сегодня?

— Не знаю. — Скотт привычно — он всегда так поступал, когда тщательно обдумывал ответ, — щелкнул грязным ногтем по стеклу манометра. — Мне почему-то показалось, что сегодня нужно сказать.

Длинная змея грузовика давно уже сошла с основного пути, освободив дорогу скоростному первому, и сейчас, неразборчиво прошипев что-то, остановилась у водокачки, намереваясь как следует подзаправиться.

— Малькольм!

— Привет, Рич! — Машинист распахнул дверцу и лихо, как в молодости, спрыгнул на землю, предоставив Скотту самому заканчивать с остановкой состава. — Как дела?

— Да как обычно.

— Скучаешь?

— Женился в том году.

— Об этом я и говорю.

Мужчины рассмеялись старой шутке, которую всегда повторяли при встрече, уселись на лавочку и раскурили трубки. До первого скорого, что должен был обогнать грузовик, еще сорок минут, так почему бы не поговорить о разном? О новых, неспокойных

временах и захвативших Валеманские острова ушерцах, о выставке и поднятых налогах, о женах и детях.

Машинист и начальник разъезда трепались, их помощники наладили подачу воды и тоже заболтались, паровоз неспешно пил, вагоны дремали, цепному кобелю снилась рыжая сучка, и никто, абсолютно никто не заметил группу облаченных в черное мужчин, которые споро закинули в несколько последних вагонов весьма подозрительные ящики и канистры.

— Я его чувствую, понимаешь? — Скотт рассмеялся. — Чувствую! Он живой!

— Не понимаю, — сдался Фрей.

— И не надо!

— Надо! — Машинист хлопнул себя по колену. — Надо!

Как можно чувствовать железо? Пар? Машину? И зачем их чувствовать? Они ведь вещи! Бездушные, мертвые вещи! Что такое паровоз? Железный ящик, внутри которого прячется столб Философского Кристалла — умирающее сердце любого кузеля. Прячется и медленно растворяется в королевском уксусе, выдавая неимоверное количество тепла, которое превращает воду в пар, даруя машине некое подобие жизни. Все просто, и в то же самое время — сложно. Фрей слышал, что некоторые люди видели в послушных железяках нечто большее, чем хитроумные творения человеческих рук, но никогда не подумал бы, что среди этих идиотов окажется Скотт.

— Еще сто пятьдесят лиг, — проворчал Фрей желая наконец закончить опостылевшую тему.

Ругаться с другом не хотелось, но сил выслушивать его бред не осталось.

— Ага, — подтвердил помощник. — Сто пятьдесят.

— Подремлешь?

— Не, дотяну до Унигарта.

— Как хочешь, — слегка разочарованно произнес машинист.

Фрею нравился последний перед сферопортом перегон — через пятьдесят лиг от разъезда начинался Длинный Нос, и запах трав и цветов, что следовал за эшелоном через всю Приоту, смешивался с солью морского ветра, порождая причудливого вкуса коктейль. Нет, конечно же, главными источниками ароматов оставались масло и раскаленный металл, но тонкое обоняние Малькольма позволяло ему отбрасывать машинные примеси, концентрируясь на нежных запахах природы. И Фрей неожиданно подумал, что именно сегодня, после дурацкого разговора об одушевленных машинах, неплохо было бы проехать этот перегон в одиночестве. И в тишине.

Но не получилось.

— Прибавим?

— Давай.

На этом участке разрешалось разгоняться до пятидесяти лиг в час, и машинисты охотно пользовались своим правом.

— Малькольм, я понимаю, что сегодня…

Но продолжить Скотт не успел — получил пулю в голову и мешком осел на пол. А в следующий миг ошарашенный Фрей разглядел стрелка — мужчину в черной одежде, что стоял снаружи, немыслимым образом повиснув на узенькой подножке. Но удивиться поразительной ловкости незнакомца или же предпринять что-либо Малькольм не успел — вторым выстрелом Лайерак застрелил машиниста, после чего открыл дверцу и спокойно вошел в кабину. За ним последовал Сапожник, без труда повторивший путь Отто: с крыши на подножку, с подножки внутрь.