Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Я по привычке задвинул шторы, Таня упала на диван в гостиной.
— Что-то на тебе лица нет, — я обратился к ней впервые за это время.
Навел на нее фонарь, и внезапно нахлынувшее предчувствие проблемы заставило меня замедлить продвижение света. Черт! Так и есть! Левая штанина была разодрана.
— Мне плохо, — ответила она. — Нога болит, и как будто опухла.
Я разрезал одежду. Лодыжка воспаленная, на ней — багровый укус. Я машинально потянулся за пачкой сигарет, хотя уже успел напялить респиратор. Подсчитал в голове, сколько времени прошло после
Собака вернулась с экскурсии, учуяла беду, заскулила и полезла под стол — но, так как ее рост был слишком велик, она лишь подвинула его по паркету. Она меня нервировала.
— Цербер, фу! Сядь, кому говорю! — и псина виновато спряталась за засохшей пальмой в горшке.
— Не называй его так. Он милый, — прошептала сестра.
— Хоть ты мне не указывай, а?! Какого викрама ты за ним выскочила? ДЕБИЛКА! — мои нервы были на взводе, хотя нужно было успокоиться. — Это на причале тебя кракл цапнул?
Таня кивнула, откинувшись на спинку дивана. Ей не нравился свет, бьющий в глаза, но тут уж простите — я должен был наглядно видеть, как инфекция лезет к ее изможденному лицу.
— Хватит светить в лицо! Себе посвети, мудак! Пиздуй на хуй! СОЦИОПАТ!!! — она вдруг заорала, захрипела, что есть силы, ее бросило в пот: вонючий и липкий.
Таня начала кашлять, а я схватил торшер, и врезал ей по затылку. И она вырубилась.
Я запхнул ей в рот кофту бывшего жильца дома, валяющуюся тут же, на диване. Связал руки и ноги бечевкой.
Был ли я таким, как она говорила? Уверен, что нет. Да, я не испытывал какого-то особенного сочувствия к людям или животным — но и зла им не желал. Мне они были безразличны. Людей я бы с удовольствием не видел подольше, а животные… я бы предпочел, чтоб они и дальше жили в дикой природе. Я не умел и не хотел заботиться о ком-либо — с меня хватило и сестры.
Я свистнул Церберу, и он высунул морду из-за пальмы, виновато помахивая своим кнутом. Я еще злился на него, хотя злость в какой-то мере подавлялась ощущением предрешенности. Я знал, что этот день когда-то настанет, и сейчас уже не испытывал ничего. Чему быть — того не миновать. Я поищу псине жрачку — в то время, пока изучу поместье получше. Спина раскалилась от боли, толстовка пропиталась кровью, но перевязку я оставил на потом. У меня было мало времени.
****
Таня отключилась. Бессознательный мозг продуцировал расплывчатые визуальные образы, дымчатое воображение, четкие воспоминания и на удивление быстрые мысли… время текло совсем с другой скоростью. Но, это не было сном или бредом — так функционировала нервная система, пораженная вирусом INVITIS.
Что теперь будет? Что будет с братом? Словно пазл из наэлектризованных частиц, разрозненные части соединились в одно целое. Улыбчивые ярко-голубые глаза, крупные черты лица, темно-русые вьющиеся волосы. Похож на папу, а глаза — мамины. Не красавчик, не урод, а его пухлые губы и нос с горбинкой даже нравились девушкам.
А вот его характер и образ мыслей
Обычный обиженный бунтарь. В обертке из хамства и грубости. Спрятавший все три тонны доброты глубоко-глубоко — в тетрадке с пошлыми стихами… «Если я вывалю на кого-то три тонны своей доброты — то он сразу умрет. Лопнет, как воздушный шар. Разве это кому-то надо?», — говорит Гриша, смеясь. Или это было тогда — еще до Вспышки? Она запуталась…
Брату нужен человек, который никуда не уйдет… и ради которого он будет жить! — осознала Таня, открыв глаза. Подбежал пес — он лизал руки и лицо, жалобно тявкал…
Она поняла, что связана. В приступе ярости забилась в судорогах и освободилась от веревок. Ненадолго успокоившись, погладила Цербера, и надела на него свой ярко-радужный чокер. И зашлась безудержным кашлем.
— Береги Гришу, — наконец, прекратив кашлять, прошептала Таня, чувствуя, как разум погружается в холодную черную бездну. — И найди ему любовь, пожалу…
****
Я прошелся, изучая содержимое двора. В центре, возле самого дома, находился бассейн, с западной стороны — от реки — стояла беседка с мангалом и три абрикосовых дерева с ветхими качелями. В противоположной части подворья, у ворот, были какие-то хозяйственные постройки, а также — стоял бензовоз. Отлично — если я раздобуду машину, то у меня будет топливо.
Прошло уже минут десять, поэтому я вернулся в дом. Доли секунды я и Таня смотрели друг на друга — парень в маске, с молотком-гвоздодером, приспособленным для пробивания черепушек, и — его сестра-зомби. По-научному — протоморф… таких еще называют горлодерами и прыгунами.
Таня набросилась, но уцепиться ей не удалось — я скинул ее на тумбу с заплесневевшим аквариумом. Чуть ли не мгновенно, как сумасшедшая кошка, она вскочила. Именно из-за таких трюков, показанных по телику пять лет назад, инфицированные на этой стадии — до метаморфозы — и получили прозвище прыгунов.
Наперекор боли, пронзившей спину, я попятился к окну, заваливая все подряд: столик, горшок с пальмой и старинный высокий трельяж. Это задержало сестру, и она продолжила двигаться ко мне на четвереньках — как аллигатор с виляющим хвостом, спешащий к добыче.
Я уперся спиной в сервант. Таня снова была передо мной — лицом к лицу. Ее глаза, еще не получившие характерный оранжевый оттенок, были затуманены. Викрамия захватила мозг, и она уже не была человеком, а лишь голодным, невероятно алчным хищником. Пища была нужна ей для поддержания генетического преображения, запущенного INVITIS. Это был вопрос выживания.
Она накинулась на меня, и повалила. Ее челюсти клацали возле моего горла, я с трудом ее удерживал — благо, что даже в состоянии звериного транса она была довольно слаба. По крайней мере, в сравнении с краклами, прошедшими через метаморфозу.