Кареглазка и чудовища
Шрифт:
— Цербер? Да чтоб он сдох! — говорю я, и удивляюсь, насколько изменился тембр моего голоса — как у ребенка.
Наверное, красотка не доперла — такие часто не догоняют — и взмахом руки скомандовала забрать псину. Один из солдат внес животное в вертолет следом за мной. Цербер ворочается во сне, и я засыпаю в полной уверенности, что псине не нравится летать.
****
Незнакомец захрапел, и Крылова испытующе оглядела его. Лицо исцарапано, из одного глаза сочилась кровь, поэтому его забинтовали. Ресницы и брови обгорели. Изодранная
— Жить будет. Насчет глаза не знаю, возможно, потерял. А так, повреждения не критические.
Лена кивнула, задумавшись. Артур погиб, а Ковчег исчез. У них есть подозреваемый — везде, где был Мчатрян, был и этот парень. Но, кто он такой, и как связан с происходящим?
Молодой парень, до 30 лет, среднего роста или чуть выше. Худющее тело. Черноволосый, с редкими торчащими клочками волос на плохо остриженном затылке. Крупные черты лица, пухлые губы… глаза большие и ярко-синие — это она заметила перед тем, как он уснул.
На запястьях шрамы, какие остаются после вскрытия вен. Она когда-то сама чуть не умерла от такого, поэтому испытала сочувствие. На правом предплечье — крупное родимое пятно, похожее на букву М. На ботинках — протекторы с саламандрой. То, что привело ее к нему.
Горин охнул, доставая из чехла на ноге выродка молот-гвоздодер — массивный, на длинной ручке, довольно необычный со своими заостренными штырями.
— Полезный инструмент в хозяйстве, — улыбнулся полковник. — Судя по засечкам и запекшейся крови, пользовались этим часто.
Солдаты засмеялись, а Сидоров потрусил рюкзак парня. С лязгом на пол посыпались сигаретные пачки — штук 20; ножи — охотничий и швейцарский; баллончик газовый с парой зажигалок; фильтр водный и респираторные маски; пара брусков мыла; лекарства — от атоксила и йода до цистамина, кетанова и ранитидина, а также — две фляги со спиртом; вилка и ложка, кружка маленькая в кружке большой; салфетки, книга, карта и туристический каталог… Брови лейтенанта взметнулись, когда он раскрыл карту.
— Босс, обратите внимание.
Посмотрев на развернутое полотно, Горин пристально оглядел выродка, уже пустившего слюну.
— Лена, ты была права. Юноша вызывает любопытство.
Крылова заглянула за плечо мужа — его палец уперся в название, выведенное на карте красной ручкой. «Новый Илион». Вокруг — все Горноречье со всеми уже мертвыми городами, некоторые из них также обведены красным, и между ними — вручную наведенные линии и стрелки. Она с изумлением поняла, что большая часть названий ей знакомы — там раньше были различные объекты медицинского и научного назначения.
— Лена, это, наверное, по твоей части. По научной, — полковник ухмыльнулся и протянул ей рюкзак. — Изучи, проанализируй. Может, будет что интересное.
****
Я проснулся в больничной палате. Ощущение, что продрых вечность — такое же испытываешь, когда ложишься спать
Я лежу на боку. Прозрачная шлангочка соединяет руку с капельницей, на которой два пустых бутыля и один полный. Я в хлопчатобумажной пижаме и под легким синтепоновым одеялом. Тошнит. Тупая ноющая боль разливается по телу, и я не сразу осознаю главные очаги — голова, глаз, спина. Немного — в колене. Вспоминаю последние события, и пугаюсь — куда я попал, и кто эти люди? Кажется, их интересовал Мчатрян?
Оглядываюсь единственным функциональным глазом, и не вижу своих вещей. Где Кракобой? Где рюкзак?! Подтягиваю тело, чтоб приподняться, комната идет кругом, шланга натягивается как тетива, и капельница падает на тумбочку, звеня флаконами и с мясом выдергивая иглу из предплечья.
Дверь почти мгновенно распахивается, и в палату влетает парень, смахивающий на медика. Коротышка в белом халате и в голубой больничной маске. Он ругается, и с силой укладывает меня на постель, придавливая грудь ладонью. Я стону от боли.
— Нельзя вставать, — заявляет коротышка, с брезгливостью на лице переворачивая меня набок. — Для твоего же блага.
У него грубый, глухой бас, а меня всегда удивляет, зачем природа дает такие голоса недоросткам. Я кряхчу как старик, вызывающе, как петух, приподнимаю голову над грязно-белой казенной подушкой и осознаю, что одной рукой прикован к тяжелому изголовью.
— Я у вас в плену? — дергаю наручниками.
— Вряд ли. Мы же спасли, — медик замешкал с ответом. — Хотя к тебе есть вопросы.
— Какие еще вопросы? Вы кто такие?
— Увидишь, — он улыбается, что заметно по образовавшимся складкам на голубой материи. — Не боись, мы работаем на правительство. А пока ты на лечении, то вдруг чего, я всегда рядом. Иван, — мимоходом представился он, подтягивая латексные перчатки.
— Я ничего не понимаю, — в голове застучало, к горлу опять подобралась тошнота. — Я больше не могу здесь лежать.
— А будешь! — отрезает он. — Как тебя называть, вообще-то?
— Гриша, — отвечаю я, сомневаясь, что стоит говорить правду. — Менаев, — и самопроизвольно кошусь на родимое пятно, которое своей формой словно подтверждает мои слова.
Иван проследил мой взгляд и присвистнул.
— Ух ты! От рождения такое? Круто!
Сам не знаю, зачем привлек внимание к моей кожной аномалии. Наверное, хотел как-то достичь его расположения — мое родимое пятно обычно вызывало удивление своей невероятной схожестью с буквой «М». Я же раньше его просто ненавидел — как подростки ненавидят свои дефекты — и явные, и воображаемые. Пока не понял, что некоторые виды уродства могут быть полезными. Но, Ивана больше заинтересовало кое-что другое.